24.12.2019
– Карина, поздравляю с победой, но как-то нам надо объяснить читателям, чем вы лучше Курентзиса и Гергиева.
– Это непросто, честно говоря. Я поняла, что у всех голосовавших были разные подходы. Некоторые голосовали за таких, как я, – за серых кардиналов, которых не видно, но которые делают работу музыкантов доступной для публики. У меня был другой критерий: я голосовала за тех, кто на меня как-то повлиял, – то есть за творческих людей.
– Скажете, за кого?
– Я голосовала по всем номинациям. Где-то трех было выбрать легко, где-то – практически невозможно. В музыке я назову четыре персоны. Какую кнопку я в итоге нажала? Ну, это было очень сложно. Десятников и Черняков – это бесспорные для меня герои десятилетия. А потом – Курентзис и Батагов. И вот тут я металась. Потому что Батагов для меня важен и близок как человек, не только как музыкант. А Курентзис – это явление. И в моем понимании он должен был быть номером один; мне очень странно, что этого не произошло.
– Давайте теперь объясним, чем вы занимаетесь. Потому что вы – не только PR-директор фирмы «Мелодия», как написано в нашем голосовании (про это мы уже говорили несколько лет назад), но и гендиректор Союза композиторов России.
– Ну вы же, Катя, мне сказали, что все мои должности не могут уместиться в ваш дизайн. Я выбрала «Мелодию», потому что мое десятилетие – это она. Союз композиторов – это только последние два с половиной года. Безусловно, многие считают, что за это время мы сделали достаточно много, но мне кажется, что этого недостаточно, если говорить про десятилетие.
– Что такое «генеральный директор Союза композиторов»?
– Это менеджер. Который коммуницирует со всеми направлениями и пытается все это как-то замешать в один котел. Хотя это практически невозможно.
– Раньше была такая должность?
– Не было. Композиторы рулили сами собой. Мне сложно говорить, как это было во времена Хренникова, Щедрина и Шостаковича, но то, что было при Владиславе Казенине и после него, привело к тому, что Союз композиторов остался банкротом с восемью миллионами налогового долга и заблокированными счетами. Когда я пришла в офис на Чаянова, там такая была картинка: ремонт, видимо, не делался с 30-х годов прошлого века, какие-то раскладушки, початые бутылки. Запомнила я тигра большого плюшевого. Он был такой засаленный, замусоленный. Вот что для меня был Союз композиторов, когда мне предложили занять эту должность.
– Зачем нужен сейчас Союз композиторов?
– Ну, это философский вопрос. Для начала надо было понять, сколько их, композиторов. По стране – больше полутора тысяч вместе с музыковедами. 48 региональных организаций – какие-то с юридическим лицом, какие-то без. Я туда пришла с командой людей, некоторые со мной работают в «Мелодии». Потому что, знаете, согласиться пойти работать в Союз композиторов – это такой челлендж. И не каждый бы со мной пошел. А из «Мелодии» пошли, чтобы меня поддержать. Хотя я знаю, что были еще желающие возглавить союз. Но мне неизвестны мотивы этих людей. Я не композитор, Катя. Я всегда об этом открыто и гордо заявляю. И, когда меня одни композиторы уже пытаются втянуть в конфликт против других – а это все стилистические истории, – я очень четко им говорю: ребят, я не за красных, я не за белых. Мы – платформа (хотя после дела Серебренникова несколько рискованно так называться), которая должна дать возможность проявить себя любому из течений. Пока нам это удается.
– Какие главные достижения на сегодняшний день?
– Конкурс Avanti, «Композиторские читки», цикл «Я – композитор!» в «Зарядье», нелекторий «Петя и волки» (и вы были Петиным первым волком). Avanti очень важен для союза, потому что это внутрицеховой конкурс, который мы проводим только для своих членов. В первый год было 200 заявок, во второй 300. Мы смогли получить президентский грант. Нас спрашивали: а что, у вас кто-то есть наверху? Никого у нас не было. Просто команда села и грамотно составила заявку.
Avanti – это конкурс камерной музыки. Мы его проводим в Малом зале консерватории. Возглавляет его серьезное жюри во главе со Слонимским. Композиторы в регионах забыли, что о них кто-то может думать. У нас есть небольшой призовой фонд, помимо этого лауреаты получают запись, изданную на лейбле «Мелодия» на диске и в цифровой дистрибуции, а также издательство «Композитор» издает партитуры. Тут мы тоже столкнулись с проблемой. Например, в питерском издательстве (в котором состоит Леонид Аркадьевич Десятников) все намного лучше, потому что возглавляющей его Светлане Эмильевне Таировой удалось сохранить и наборщиков, и корректуру, и редактуру. В Москве с этим хуже. Сейчас композиторы просто сами все набирают на компьютере. А мы же знаем, что любой книжный текст требует корректуры и редактуры.
В общем, получается, что у меня есть «Мелодия», Союз композиторов и издательство «Композитор». И я живу с таким триполярным расстройством личности.
– Давайте поговорим о собственности союза. Вот, например, дома творчества.
– Остались Руза и Сортавала. Еще, я слышала, было Иваново с собственными коровами и полями, но его давно нет. Никаких магазинов на Садовом тоже нет. Это все было распродано во времена Казенина.
– А Репино?
– Репино принадлежит питерскому союзу, это отдельное юрлицо. В советское время все были под одной крышей, а сейчас оно к нам не относится. И там все грустно, потому что нет финансирования. Министерство культуры ведь не дает денег на содержание домов творчества, им это не нужно. Мы собственными силами взялись за Сортавалу, там сейчас полным ходом идет строительство. В середине мая 2017 года я стала гендиректором, в начале июня мы туда поехали и поняли, что если сейчас приходит проверка – то все, Сортавалу закрывают. А это было бы печально, потому что я знаю, что для многих это намоленная история, туда годами люди ездят. Что мне нравится – там пока плохо с мобильной сетью. Так что приезжаешь в эту красоту на берегу Ладоги и пишешь музыку. Хотя говорят, что пишут меньше, больше пьют. Ну, композиторы тоже люди, им же надо отдыхать, правильно?
– А что с залом Дома композиторов на Брюсова?
– Это московский союз. Который тоже никакого отношения к нам не имеет. Я же говорю, композиторы – они дробятся. У меня нет четкого понимания, почему есть противоречия между московским и российским союзами. Они были всегда. У меня это вызывает улыбку. Чего делить-то? Лучше быть вместе, тогда легче достигать чего-то. В частности – взаимодействия с государством.
– Полторы тысячи композиторов – не многовато ли?
– Знаете, у нас сейчас достаточно жесткая приемная комиссия, не каждый попадет. Кирилл Уманский ее возглавляет. А за музыковедов отвечает Елена Борисовна Долинская.
– Какая у ваших композиторов музыка? Серьезная, для исполнения в зале? Или прикладная тоже есть?
– Музыка любая. Недавно из Подмосковья был композитор. Ему 82 года. Он прислал песни. Они такие очень хорошие, прям, знаете, на парадах можно петь. Ну, советская такая история. Конечно, мы же понимаем – 82 года, он так всю жизнь писал. И вот он захотел вступить в союз. Конечно, мы его приняли.
– Что дает членство в союзе?
– Иногда – небольшие финансовые преимущества. Но я не думаю, что в союз вступают ради материальной помощи – она не тех объемов. Это престиж, корочка. Ты сидишь далеко от Москвы и приносишь свои сочинения в местную филармонию – вот я написал, хочу, чтобы исполнили. Если у тебя есть корочка, то с тобой руководство филармонии все-таки разговаривает. А так – поди докажи, что ты композитор.
– Расскажите о журналах.
– Журналы – это любовь моя. Когда мы стали разбираться с документами в издательстве «Композитор», оказалось, что оно уже нам фактически не принадлежало. И была такая мысль: ну, нет так нет. Но потом я поняла, что не готова быть тем генеральным директором, при котором закроются «Музыкальная жизнь», издающаяся с 1957 года, и «Музыкальная академия», издающаяся с 1933 года (до 1992 года журнал выходил под названием «Советская музыка». – Ред.). Мне это показалось совсем неправильным. Теперь издательство живое. Пока оно развивается не в таком объеме, как бы мне хотелось. Но любое развитие требует бизнес-подхода. Это люди, это стратегия. А мы пока живем тем, что у нас есть. Единственное, что мы точно поменяли, – у нас новый арт-директор Григорий Жуков, который со мной работает и в «Мелодии». Книги и журналы выглядят совсем иначе, вы сами видите. Еще мы задумали такой проект, очень сложный. К нам пришел известный музыковед Ильдар Ханнанов. И рассказывает: сидит он на международных конференциях, слушает, до чего современное музыковедение додумалось, и говорит – а в России это еще до революции было! Был такой Болеслав Яворский. Оказалось, что книги Яворского никогда на другие языки не переводились. И мы сейчас хотим издать полную версию его книги – без советских купюр, с редакцией Ханнанова – и перевести ее на английский. Мы уже получили письма из достаточного количества высших учебных заведений мира, из Йеля пришло письмо, что это важно и нужно. Это из ближайших планов. У шеф-редактора издательства Петра Поспелова есть еще наметки, но мы пока их держим в секрете.
Очень долго мы не могли сделать вменяемый сайт издательства «Композитор», но, я надеюсь, в январе все заработает. Мы оцифровали весь архив журнала «Музыкальная академия», получили на это государственное финансирование, и уже первые 20 лет в открытом доступе. Понятно, что в идеале все желательно перевести на английский язык. Но к этому с точки зрения финансов не подойти даже близко. Вначале были мысли сделать платную подписку. Потом решили, что нет, это неправильно. Не нужно, чтобы «Музыкальная академия» зарабатывала деньги.
– А правда, что публикации в «Музыкальной академии» (журнал входит в «ваковский» список, которого не миновать соискателям кандидатской и докторской степеней. – Ред.) были платными для авторов?
– Я слышала про это. Я думаю, да. Но, по крайней мере, с мая 2017 года этого больше нет.
– Она осталась в списке ВАК?
– Да. Хотя там были нарушены все требования. Журнал не сдавал материалы и не публиковался. Ну, повезло – не заметили, не обратили внимания. Мы все исправили, все выложили, все сдали в ВАК. Мы такие чистильщики: засучили рукава – и за дело. Я каждый день приходила на работу и не понимала, откуда мне что приплывет. Тут проблема, там проблема, в регионе что-то случилось, кто-то заболел. Члены союза ведь не молодеют. У нас есть сотрудник Татьяна Петровна Назарова, которая еще при Хренникове, при Щедрине работала. Она их всех знает. И, естественно, они звонят куда? Они звонят Тане в союз. А дальше мы помогаем, конечно же. Лекарства, врачи. Понятно, что у молодых эти вопросы не так остро стоят. Но молодым важно, чтобы они были услышаны, исполнены. Это мы тоже можем. Да, мы – такой, можно сказать, профсоюз композиторов.
– Какова судьба плюшевого тигра?
– Не знаю, куда-то делся во время ремонта. И слава богу. У нас сейчас в офисе запах елок и кофе. И никаких тигров. И никакой водки.
Текст Екатерины Бирюковой
