Константин Комольцев: Если я ничего не напишу, мир не рухнет

КК Скорее всего, я не попал в музыкальную школу потому, что ее не оказалось побли­зости. Я всегда был очень самостоятельным ребенком, начиная со школы, я существовал немного сам по себе. Однажды, исследуя окрестности дома, я набрел на клуб авиамоделирования. Окажись там музыкальная школа, я бы пошел туда, но вместо этого случилось авиамоделирование. Впрочем, надолго меня никогда не хватало. И кто знает, возможно, если бы я занимался музыкой в детстве, то никогда бы и не стал музыкантом. А в пятнадцать лет я просто начал играть на гитаре за компанию с друзьями, и неожиданно меня это затянуло.

СУ Однако мысли связать свою жизнь с композицией тогда еще не было?

КК Пожалуй, да. После девятого класса я поступил в кулинарное училище — просто чтобы уйти из школы, где мне дико не нравилось. Я был готов учиться где угодно, лишь бы не там. Но в кулинарном училище оказалось еще хуже. И я «вернулся» обратно в школу! Только не в качестве учащегося, а в театральный кружок, где занимались мои бывшие одноклассники. Занятия были ежедневные: танец, сценическое движение, вокал, речь. С нами работали педагоги из театрального института и целенаправленно готовили к поступлению. К­акое-то время я действительно хотел связать свою жизнь с актерством, но игра в спектаклях на самом деле была не главным для меня, я просто чувствовал себя счастливым в этой среде. Там было очень весело и душевно.

Временами в зале, где проходили наши занятия, репетировала рок-группа. В нее входили ребята, которые уже поступили в театральный институт. На тот момент усиленные гитары и барабаны живьем, да еще так близко, я слышал впервые. Это был полный восторг. Я сразу захотел делать нечто подобное и примерно через полгода собрал свой бэнд.

СУ А кулинарное училище окончил?

КК Да, и год проработал поваром. Но музыки в моей жизни было гораздо больше. Я продолжал играть с группой, сочинял песни. Мои музыкальные пристрастия тоже развивались. Тогда были такие специализированные магазины для рокеров, где продавалась разная атрибутика и музыка. На тот момент я уже неплохо ориентировался в классике рока и иногда покупал рандомные диски, просто для расширения кругозора. Так ко мне попал DVD с концертом Майлза Дэвиса 1985 года. Я помню, как принес его домой, включил и подумал: «Это что за дичь? Где гармония, где красота, что вообще происходит?» — но оторваться не смог. Постепенно я стал открывать для себя мир джаза, и очень скоро пришло понимание, что для создания такой музыки мне не хватает образования. Конечно, на тот момент я видел себя в первую очередь исполнителем и решил, что нужно поступать туда, где могут научить играть джаз. В Екатеринбурге у меня было два варианта: эстрадное отделение училища имени Чайковского и факультет музыкального образования Педагогического университета. В итоге выбор пал на последнее.

СУ До поступления в Педагогический университет ты уже сочинял музыку?

КК Я писал песни, когда играл в группе, но также сочинял небольшие пьески для гитары соло. Это были в основном блюзы, чуть позже — нечто с элементами босановы и даже танго.

СУ Когда ты написал первое произведение, которое считаешь уже зрелым, соответствующим твоему современному восприятию?

КК Думаю, в первый год после окончания консерватории. Это «Лирический гимн». А вообще, наверное, нет еще такого сочинения. Возможно, это то, что я делаю сейчас!

СУ Пьеса для терменвокса и фортепиано Vox была создана раньше?

КК Я ее сделал на пятом курсе консерватории, и это была моя первая работа без педагога. Но потом она мне сильно разонравилась, я увидел в ней много недостатков. Мне кажется, это зеркало меня тогдашнего: такой недосформированный композитор.

СУ А мне она как раз нравится. Мне кажется, она одновременно простая и странная, и в этой странности, квазиубогости ее прелесть. И, конечно, там очень интересная мелодическая линия у терменвокса.

КК Эта мелодия была очень давно написана — на первом или втором курсе училища. А все, что кроме нее, — это уже Комольцев, который подучился. И получается, что в произведении как бы сталкиваются два автора: образца 2009 года и 2017-го. Причем последний — хуже: он уже испорчен ­какими-то композиторскими технологиями, но до дзена еще не дошел. А в 2009-м он был наивным, но чистым.

КК По-разному. В «Лирическом гимне» я работал не со своим материалом. В Sommernacht я как бы все сам придумал, но у меня язык не поворачивается назвать этот материал оригинальным. Мне друг сказал: «К­акой-то мотивчик известный». Ну так этому мотивчику миллион лет. Просто трихорд — си, до-диез, ре-диез. В «Заповедях блаженств» Мартынова то же самое, только в его случае это полное заимствование. А вот так, чтобы я целиком сочинил полностью оригинальную мелодию, это, пожалуй, только в Vox. Но в будущем у меня есть на мелодию планы.

СУ Твое рок-прошлое ­как-то сказывается на том, что ты сейчас делаешь?

КК Я на некоторое время просто забыл рок. А сейчас мне хочется снова обратиться к этому. У меня уже несколько лет зреет один рок-проект — альбом, в котором я выступаю в качестве продюсера и аранжировщика. Мне прямо нравится этим заниматься. Не знаю, когда он выйдет… Надеюсь, в следующем году. Все время говорю «в следующем, в следующем», а он все никак не появляется. Но будет обязательно.

СУ Я имел в виду, скорее, не рок-музыку как таковую, а то, что ты делаешь в академической сфере. Нет ли там влияния рока?

КК Наверное, есть, просто я этого не понимаю.

СУ В Sommernacht ближе к концу появляется отчетливый ритм, который, несмотря на сбивки и прочие фокусы, оказывается на удивление стабильным. Я в этом слышу не рок как таковой, конечно, но определенную перекличку с неакадемическими жанрами.

КК Возможно. Я не думал об этом. Нельзя сказать, что когда я писал Sommernacht, то был погружен в рок-музыку. Хотя примерно в те годы я по-новому услышал Led Zeppelin. Прежде мне нравились у них ­какие-то баллады, блюзы, лирические вещи типа Stairway to Heaven. А потом как раз стали больше заходить те композиции, где ритм-секция работает на полную катушку. И я понял, что именно это было настоящей фишкой Led Zeppelin. Мне пришло осознание этой «грувовости».

СУ Ты вообще больше композитор от ума или от чувства?

КК Мне бы хотелось, чтобы было и то, и то, просто ум бывает очень сложно отключить. Но я стараюсь это делать.

СУ Отключать ум?

КК Да, но это прямо большое искусство. Конечно, хочется, чтобы композиция напоминала ­какой-то кристалл, идеальную структуру. Но потом думаешь: если я своей головой до ­какой-то идеи или музыкального приема дошел, то это уже вторичная штука… Поэтому лучше, когда интуитивно ­что-то сверху приходит.

СУ Такое бывает?

КК Бывает. Иногда я ловлю эти инсайты. Это классно. В общем, хотелось бы двигаться в сторону интуитивности, сердца, души. А знаний мне в принципе достаточно. Хотя именно сейчас у меня период, когда я стараюсь максимально загрузить свою голову новыми знаниями, чтобы было что отключать потом.

СУ XXI век — хорошее время для композитора?

КК Я думаю, сейчас у слушателей есть определенное пресыщение. Всего стало очень много, и ценность каждого отдельного сочинения снизилась… Интересно, какое было чувство у советских людей, когда они открывали ­какую-­нибудь западную музыку? Что они испытывали, когда им попадала заветная пластинка битлов? Вот этого, мне кажется, сегодня очень не хватает. По рассказам моих учителей, новую симфонию Шостаковича они прямо ждали. А сейчас уже ничего так не ждут.

С другой стороны, это интересное время, в которое мы живем. Мне оно очень нравится. Например, еще век назад не существовало никакой электроники, и композиторы были просто лишены этого Грааля, который есть у нас… Нет, сейчас — самое то.

СУ У тебя есть ­какая-то композиторская сверхцель?

КК Да, это все связано с крупными проектами. Поэтому у меня так мало музыки. Она пишется, но творческий процесс может затянуться еще лет на двадцать. В последнее время я перестал по этому поводу париться. Ничего страшного, если я не буду выдавать десять пьес в год. Лучше выносить нормально материал, все сделать хорошо. У многих композиторов паранойя: они боятся, что если не выложат сейчас новое произведение, не исполнят его ­где-то сразу после написания, то оно потеряет актуальность. В конечном итоге любая музыка со временем потеряет актуальность, но переживать об этом и тем более суетиться, чтобы «засветиться», не по мне. Хочется сделать ­что-то такое, что будет…

СУ …на века?

КК Только отчасти. Вообще, я стараюсь уходить от идеологии «вечности». Ее нам усиленно навязывают — в училище, консерватории. Якобы композитор должен создавать «вечную» музыку. Да ничего он не должен! Можно вообще писать прикладные вещи и жить замечательно. И это нормально! А можно сочинять актуальную музыку, выдавая опус за опусом, и это тоже нормально. Правда, мне это не очень интересно. Хочется делать ­какие-то вещи, которые будут космичны. А для этого нужно много временных и, самое главное, душевных ресурсов. Потому что к ­чему-то я еще не готов. Не созрел. Надо больше читать, больше думать. Музыкальный материал — это уже второе. Сначала нужно этот космос вырастить в себе, а потом на каркас личности «прилипнут» сами ноты и фактуры.

СУ Правильно ли я понял, что у тебя есть в работе ­какие-то очень крупные, масштабные сочинения, которыми ты долго занимаешься в фоновом режиме, но из-за этого у тебя мало композиций традиционной продолжительности?

КК Да, именно так. В прошлом году я попробовал выйти из этого состояния, сочинить музыку под конкретный проект, с жесткими дедлайнами — и мне не понравилось. На фестивале Союза композиторов «Пять вечеров» у меня была премьера произведения «Письмо 9», но оно получилось недоделанным, незаконченным. Когда я уже был ­где-то на середине процесса работы, то понял, что оно должно идти не семнадцать минут, а час или даже больше. И там надо реализовать вот это, и это, и это, и это… Но партитуру надо было сдавать вовремя. Я расстроился, конечно. Чуть ли не болел после этого. Наверное, есть такие композиторы, которые точно знают, что надо делать, если у них, допустим, два месяца на сочинение. Умеют не «улетать» никуда в процессе работы. А я «улетаю».

СУ Так, может, переработаешь и разовьешь «Письмо 9»?

КК Конечно, я так и планирую. В общем, у меня появился еще один долгострой. Но ничего страшного. Я часто говорю себе: «Да ты такими темпами ничего не напишешь». А потом сам себе отвечаю: «Ну не появится еще одно сочинение, и что? Если я ничего не напишу, мир не рухнет! Все останется, как было. У человечества будет все окей».

Источник