08.11.2021
Российско-британский композитор, один из основателей Ассоциации современной музыки (АСМ-2), Владислав Алексеевич Шуть в этом году встретил своё 80-летие. Композитор поделился с Алиной Ежаковой и читателями Stravinsky.online рассуждениями о московской жизни, локдауне и хорошей музыке.
Проект "Старшее поколение" проходит при поддержке Минкультуры России
ПРО ЛОКДАУН, СЕМЬЮ И ЭМИГРАЦИЮ
АЕ: Владислав Алексеевич, взявшись за подготовку к нашему разговору, я обнаружила крайне мало информации о вас в интернете, но зато нашла канал вашей дочери на YouTube. Вероника – великолепная пианистка, очень приятно, что в её репертуаре есть ваши сочинения. Хочется видеть больше записей ваших произведений в сети.
Скажите, активны ли вы онлайн? Пользуетесь ли социальными сетями, читаете ли интернет-издания или, может быть, слушаете подкасты?
ВШ: Ваш вопрос очень актуален, но со стыдом должен признаться, что нет, сетями не пользуюсь. Возможно, я застрял в другой эпохе, что ли... Связь с сетью эпизодически происходит только через дочь и только с её подачи. Как, например, сейчас, после недавнего концерта в Лондоне, посвященного моему – стыдно сказать – восьмидесятилетию.
АЕ: Скажите, активны ли вы онлайн? Пользуетесь ли социальными сетями, читаете ли интернет-издания или, может быть, слушаете подкасты?
ВШ: Ваш вопрос очень актуален, но со стыдом должен признаться, что нет, сетями не пользуюсь. Возможно, я застрял в другой эпохе, что ли... Связь с сетью эпизодически происходит только через дочь и только с её подачи. Как, например, сейчас, после недавнего концерта в Лондоне, посвященного моему – стыдно сказать – восьмидесятилетию.
АЕ: Как вам дались два года пандемии и подготовка к юбилею? Несмотря на ужас, который происходит во всём мире, в музыкантских кругах было много шуток о том, что локдаун ничуть не повлиял на рутину композитора.
ВШ: Совершенно верно. И для меня тоже ничего не изменилось, вернее, изменилось даже в лучшую сторону: прогулки в тишине, в спокойствии, по пустынным аллеям, тем более, что я часто сочиняю, гуляя. Никаких отвлекающих гостей. Хотя однажды нам всё-таки пришлось принять непрошенных гостей: небольшая семейка оленей заглянула к нам в сад. И мы, видимо, так понравились друг другу, что на следующий день повстречались опять, на центральной аллее… Полный сюр – всё смешалось: люди, звери… А если без шуток, пандемия сильно подкосила меня, унесла двух лучших друзей – Сашу Вустина и Диму Смирнова... (российские композиторы – АЕ), и моё здоровье дало серьёзную трещину.
Подготовки к юбилейному концерту с моей стороны не было никакой. Все музыканты оказались потрясающие энтузиасты и замечательные профессионалы и справились великолепно без меня, почти. Я был на репетиции лишь в день концерта.
АЕ: Владислав Алексеевич, расскажите про фестиваль в Дартингтон Холле (Дартингтонская международная летняя школа – это летняя школа и музыкальный фестиваль, проводимые в средневековом поместье Дартингтон Холл с 1953 года - АЕ), какую роль он сыграл в вашей жизни?
ВШ: Огромную роль. Это замечательный фестиваль, в который с самого начала был вовлечён не только я один, но и вся моя семья: сын-композитор (он тогда уже был учеником Нью-Йоркской Джульярдской школы), дочь-пианистка и даже жена [Ирина], как художница. Позже дочь и сама стала участницей фестиваля уже как солистка, концертмейстер и участница камерного ансамбля. И, конечно, мои сочинения игрались, а также были и заказы.
Фестиваль этот, как и само место, с очень ярким прошлым. В разное время его посещали такие выдающиеся личности как Стравинский, Берио, Луиджи Ноно, Лютославский, из современных – Элиот Картер, Баббит... Мыслители, такие как Рабиндранат Тагор, сыграли огромную роль в становлении этого места, как одного из уникальных культурных центров Европы. Оставил также здесь свой след и ведущий архитектор начала XX века, Уильям Лесказ, построив здесь одно из своих модернистских зданий High Cross House, кстати, именем которой названа моя симфония («High Cross Symphony» - АЕ), заказанная Симфоническим оркестром BBC.
https://soundcloud.com/vladislavshoot/high-cross-s...
АЕ: В такой творческой семье не устаете ли вы друг от друга? Как человек из семьи музыкантов, я знаю, о чём спрашиваю. Бывали ли у вас опыты сотворчества?
ВШ: От чего же или от кого уставать? Дочь [Вероника] в Лондоне, сын [Илья], в другой стране. А когда мы собирались все вместе на каникулах, праздниках – это было замечательно. Сотрудничество? Ну, то, что дочь меня играет постоянно – это, наверное, сотрудничество. А ещё, я на свой сайт, там, где фрагменты музыки из фильмов, поставил работы жены – это тоже можно считать сотрудничеством наверное.
АЕ: Я скорее имею ввиду именно сотворчество: делали ли вы, придумывали ли что-то сообща?
ВШ: Когда дети были маленькими, вот тогда было много сотворчества, в том смысле, который вы имеете ввиду. Сочиняли сказки, музыкальные спектакли. А когда все выросли, стали неприступными индивидуалистами.
АЕ: А ваш сын? Наверняка когда-то вы вдохновили его на то, чтобы стать композитором. Советуется ли он с вами?
ВШ: Абсолютно нет. Если я как-то и повлиял, то только тем, что и не пытался.
АЕ: Когда вам предложили поработать во Франции, было ли уже принято решение об эмиграции?
ВШ: Конечно, нет. Я, вообще очень непрактичный человек, и если бы не было такого практического предложения от Волконского (русский композитор, возглавлявший в то время Фонд М.П.Беляева - АЕ), я бы никогда здесь не оказался.
АЕ: Тяжело ли было уезжать из Москвы? Каково было родителям вдали от вас?
ВШ: Родители в тот момент были в порядке. И нет, не тяжело было уезжать, потому что я не знал, что уезжаю насовсем, наоборот, это было очень радостно, потому что навстречу чему-то новому. Тяжело было потом, когда прошли три года композиторской резиденции, и возникла необходимость принять решение. Мы очень долго сомневались, особенно учитывая мой возраст. В таком возрасте редко меняют жизнь так кардинально и, конечно, трудно было оставить родных и друзей навсегда. Мне за это пришлось позднее дорого заплатить (пришлось вернуться в Москву и провести четыре года вдали от своей собственной семьи, ухаживая за с родителями, у которых, кроме меня, никого не было). Я приехал в Дартингтон, когда он был на полном ходу: были деньги и никаких пандемий. Сейчас всё наоборот. Всё в нашем мире идёт наперекосяк.
АЕ: Если бы у вас был шанс перенестись в эту минуту в любое место в России, где бы вы оказались?
ВШ: Наверное в Рузу, но в ту Рузу, которая была в наше время, а не в ту, в которую она позднее превратилась (мы однажды из Англии туда приехали, к сожалению, позабыв, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды...).
ПРО АСМ-2, КОЛЛЕГ И ХОРОШУЮ МУЗЫКУ
АЕ: Какие воспоминания остались у вас о временах АСМ-2? Какие переживания вы испытывали, став частью легенды?
ВШ: АСМ-2 возник, как вы наверняка знаете, с инициативы Эдисона Денисова, и, так сказать, под его руководством. Надо сказать, что он как-то умел «пробивать» через наше советское руководство свои непробиваемые задумки.
Не будучи для меня примером в отношении музыкальной стилистики (никто не был), в этом отношении он был просто волшебник в моих глазах, как, впрочем, и во многом другом – как уникальный музыкант, просветитель и лидер.
Да, это было время брежневского застоя, но я был молод, мы все были молоды и полны энтузиазма, и создание этой революционной организации безусловно активизировало нашу творческую деятельность и открывало новые творческие возможности.
Несмотря на то, что, может быть, меня и нельзя назвать настоящим модернистом, я был и остаюсь вдохновенным попутчиком.
АЕ: В автомонографии Виктора Екимовского есть слова: «Все мои коллеги тихо бродили вдоль глухого денисово-шнитке-губайдулинского забора…». Тяжело ли было в то время заинтересовать своей музыкой? Помогал ли вам кто-то?
ВШ: Какую замечательную фразу Екимовский сотворил! Нет, мне никто никогда не помогал.
АЕ: Каково было видеть вживую Пьера Булеза, Янниса Ксенакиса, Карлхайнца Штокхаузена?
ВШ: Да, это были крупные фигуры, знаменосцы авангарда. И я был необычайно вдохновлен. Правда, позднее Штокхаузен меня несколько разочаровал, когда он приезжал в Москву со своим ансамблем…
АЕ: Если не секрет, почему разочаровал?
ВШ: Ой знаете, я просто немножко болтун, так моя жена считает.. я не могу объяснить, я не музыколог. Просто не понравился тот концерт, музыка показалось слишком «невкусная», что ли (там была не только его музыка).
Удивительно как Денисов добивался вызова таких признанных мастеров. Интересно, как мы выглядели в их глазах, но уж точно амбиции непризнанных никогда не уступают (а часто превосходят амбиции признанных). Что касается меня, то я, при всём восхищении Булезом, был довольно огорчён его пренебрежительным высказыванием об опере «Кармен» («оперетка»), которую я считал одной из лучших опер. А много позже я слышал высказывания некоторых композиторов, недовольных тем «чистилищем», которое Булез устроил недостаточно современным с его точки зрения композиторам.
Вопрос оценки качества музыки действительно очень непростой, ответ на который зависит во многом от общего взгляда на музыку. Когда я был молод, мой взгляд был намного уже и жёстче. Напрашивается сравнение музыки, королевы искусства, с математикой, королевой науки. Обе королевы находятся в прямом родстве с человеком и с космосом. Законы математики – это законы природы, а музыкальное понятие гармонии – это то, как устроен мир. Для меня музыка никогда не была только внутренним делом людей. В моем восприятии музыка всегда оставалась самостоятельным волшебным миром со своими ценностями и своими законами. Музыку легко впихнуть в любые человеческие дела, и хорошие, и плохие, но хорошую музыку нелегко испортить. Попробуйте испортить Баха! Себя испортите.
АЕ: Как думаете, всякая музыка имеет право на существование?
ВШ: Всякая хорошая и только хорошая имеет. Но что такое хорошая музыка? Вопрос непростой, но есть, кажется, простой, немудрёный ответ. По собственному опыту, я бы сказал просто, что это музыка, от которой немедленно перехватывает дыхание, хоть это и звучит несколько банально. Ну вот пару нот Баха – и всё! Поэтому подобрать для концерта подходящую программу современной музыки – задача не из легких. Мы говорим о преимуществах тысячу раз отобранной беспощадным временем классической музыки над современной, но не стоит забывать, что, слушая современную музыку, возможно, вы становитесь свидетелями самовыражения, может быть, иногда неопытного сопливого молодого человека или уставшего от неправильного выбора профессии стареющего профессора с брюшком. Всё это человеческое, слишком человеческое.
АЕ: По вашим словам я могу судить, что профессия композитора для вас в большей степени мужская, чем женская. Правда ли это?
ВШ: Нет, конечно, нет! Это просто форма речи. Например, одна из моих несомненно уважаемых композиторов – это Софья Губайдулина, коллега и друг.
АЕ: Поддерживаете ли вы связь с ней сейчас?
ВШ: Нет, сейчас уже нет... Я очень самоизолирован, да и она сама, я думаю, в последнее время тоже.
АЕ: Говоря на молодёжном языке, вы изолировались, когда это ещё не стало мейнстримом? Есть ли преимущества в таком образе жизни для вас, помимо меры необходимости в нынешние времена?
ВШ: Трудно говорить о преимуществе, когда это просто данность, часть моего характера.
АЕ: Следите ли вы сейчас за коллегами? Есть ли молодые композиторы в сфере ваших интересов? Можете ли вы выделить кого-то?
ВШ: Конечно, стараюсь следить за музыкой друзей-композиторов. А за «молодыми», как говорится, не угонишься…
АЕ: Что для Вас современная музыка? Вы считаете себя современным композитором?
ВШ: Да, я считаю себя композитором, которым я на самом деле являюсь, то есть современным классическим композитором. Когда я был молодым композитором, естественно мой главный интерес лежал в области современной музыки. Сейчас для меня важнее вопрос качества музыки.
ПРО СТИЛЬ И ОРИЕНТИРЫ В МУЗЫКЕ
АЕ: Как вы пришли к пониманию своего композиторского стиля? Почему в ваших сочинениях не нашлось места электронной музыке?
ВШ: К сожалению, мне никогда не представилась возможность писать электронную музыку, и нужды как-то не было. Просто так же, с бухты барахты, без заказа (как большинство моих сочинений и были написаны) это сделать невозможно без соответствующей аппаратуры.
Созданием какого-то своего особого стиля я никогда не был озабочен. Такие вещи происходят сами собой, от себя не уйдешь.
АЕ: Как вы сейчас смотрите на свои ранние работы? Меняется ли отношение к собственным сочинениям?
ВШ: Я не отказываюсь от своих ранних работ. Более того, я иногда с удивлением замечаю, что у меня повысилась оценка некоторых из моих ранних сочинений, например, трёх песен на слова Роберта Бёрнса для меццо-сопрано и фортепиано (1962 - АЕ).
АЕ: Почему вам оказалась близка именно тональная музыка?
ВШ: Почему мне оказалась близка именно тональная музыка? Здесь неточность. Мне оказалась близка именно хорошая музыка. Я, не революционер, как Веберн, от хорошей музыки не отказываюсь. Я хочу взять от старого то хорошее, что может работать в новых условиях. Я выбираю английский, а не французский вариант решения проблемы. Нет – революции и отрубанию голов! Да – мирному и умному решению!
АЕ: Как на вас повлияла работа над киномузыкой?
ВШ: Я работал в кино в те времена, когда можно было использовать оркестр, как душе угодно. К тому же мне везло, что все режиссёры мне доверяли делать всё, что я хочу, поэтому я попользовался оркестром сполна. И конечно, я думаю, это обогатило мой оркестровый опыт.
АЕ: Я читала, что, будучи студентом, вы были очень увлечены Скрябиным, в этом мы с вами похожи. Скажите, были ли у вас ещё авторитеты или фавориты среди композиторов (и не только) на протяжении творческого пути?
ВШ: По складу характера я как-то никогда не нуждался в авторитетах. А фавориты, наверное, были, и в разное время разные. Вернее, не совсем чтобы фавориты, а те, кто заинтриговывал меня больше, чем другие... наверное, вы это имеете в виду? Да, конечно, Скрябин был одним из них. Я серьёзно переболел им, и не только как композитором, но и как уникальной личностью. А если не о музыке, то какое-то время я был очень увлечён, например, индийской философией, йогой, и такими мыслителями как Вивекананда и Рамакришна, особенно по прочтении книги Ромена Роллана о них. Кстати, это моё юношеское увлечение передалось дочери. Что касается моих любимых композиторов – их очень много: от Баха до Берга и Лютославского...
АЕ: Вы до сих пор увлекаетесь йогой?
ВШ: Здоровье не позволяет заниматься не только йогой, но многим и другим. Моё увлечение я утоляю, наблюдая йогические сессии дочери, которые она проводит онлайн с музыкантами из разных стран. В детстве она немножко баловалась йогой со мной, а теперь она очень серьёзно этим занимается, можно сказать, это её вторая профессия – йога для музыкантов.
ПРО ИСПОЛНИТЕЛЕЙ, ТВОРЧЕСКИЕ ПЛАНЫ И УДИВЛЕНИЕ
АЕ: Были ли среди исполнителей ваших произведений особенно дорогие вам музыканты? Сотрудничество с кем из них запомнилось вам и, может быть, вдохновило на другие сочинения?
ВШ: Первый, кто приходит в голову – это, конечно, Валерий Попов. Это выдающийся музыкант, фаготист. После того как он заказал мне написать для него сочинение («Романтические Послания» для фагота, флейты, струнных и препарированного рояля – АЕ), я написал целый ряд произведений для него. Саша Ивашкин (российский виолончелист – АЕ) был для меня большой вдохновитель. Благодаря ему были написаны пара сочинений для камерного ансамбля Большого театра, но это всё как бы из той, Московской жизни. А здесь – дирижёр Мартин Браббинс исполнил целый ряд моих оркестровых сочинений, причём с большим энтузиазмом, и, конечно, этим вдохновил меня написать кое-что специально для него («Серенада для струнного оркестра» – АЕ).
https://soundcloud.com/vladislavshoot/01-romantic-...
АЕ: С какими составами инструментов было интереснее всего работать?
ВШ: Для какого состава пишешь, с тем и интересно работать, во всяком случае, так у меня всегда было.
АЕ: Скажите, работаете ли вы над чем-то сейчас? Есть ли творческие планы?
ВШ: Я очень ослабел последнее время, но сочиняю, слава Богу. Однако, кроме просьбы от певицы написать цикл для сопрано соло, пока ничего после юбилейного концерта не возникло. Впрочем, большинство моих сочинений и были написаны без заказов.
АЕ: Мне очень понравился ваш «Русский сувенир». Скажите, он звучал когда-нибудь в исполнении балалаечника?
ВШ: Спасибо! Когда была премьера «Russian Souvenir», состоявшаяся годами ранее, конечно, играл балалаечник. Юбилейный же концерт состоялся в не очень удачное (полу-локдаун) время. Не удавалось найти балалаечника, по этой причине и пришлось использовать мандолину. В день же концерта на репетиции обнаружилось, что мандолины почти не слышно, поэтому мы несколько усилили её микрофоном.
АЕ: Это сочинение было сделано на заказ? Если нет, то как пришла идея написания такого ансамбля?
ВШ: Да, это сочинение было сделано по заказу «Данте квартета» (Dante Quartet) к их летнему фестивалю в 2007 году. Они хотели что-то праздничное, для завершения фестиваля. Но идея состава была моя. Честно говоря, не помню, как и почему мне пришла в голову балалайка, может быть, самоидентичность как-то обострилась, как это происходит у многих русских, когда они вне России.
АЕ: Есть ли у вас любимое сочинение среди написанных вами? Или, может, что вы считаете своим главным сочинением?
ВШ: Мои главные сочинения на сегодняшний день – это мои самые крупные оркестровые сочинения: «Ex Animo» и «High Cross Symphony». Они же и мои любимые, как и множество других: от «Детского альбома» до «Романтических посланий» и «Серенады».
https://soundcloud.com/vladislavshoot/ex-animo-exc...
АЕ: Есть ли вещи, написанные вами, которые ещё не нашли своего исполнителя?
ВШ: Конечно, и немало.
АЕ: Какие из них Вы бы хотели услышать исполненными больше всего?
ВШ: Трудно сказать, мне все мои сочинения дороги. Наверное, всё-таки больше всего хотелось бы исполнения оркестровых - это «Farewell» и «In Memoriam».
АЕ: Какую музыку любите слушать сейчас?
ВШ: У нас есть прекрасная программа BBC Radio 3, которую я часто слушаю. Там звучит всякая музыка – классическая, опера, современная новая музыка… Каждое лето транслируются концерты основного Британского фестиваля BBC Proms. Всегда найдётся что-то интересное!
АЕ: Что-то из недавно услышанного Вам понравилось?
ВШ: Что-то из Лигети. Это великий мастер-модернист.
АЕ: Вас ещё можно чем-нибудь удивить?
ВШ: Вот, пожалуй, он-то меня и удивил. Просто меня потряс.
ПРО СТРАВИНСКОГО И "ЧЕРНУЮ ДЫРУ"
АЕ: Среди снимков, которые вы мне прислали, оказался один со Стравинским. Расскажите об этой фотографии, как она была сделана?
ВШ: Стравинский оставался здесь [в Дартингтоне] десять дней, репетировал и исполнял здесь своё сочинение «Три стихотворения из Японской лирики» для сопрано и камерного ансамбля.
АЕ: Как Вы относитесь к Стравинскому?
ВШ: Я очень люблю Стравинского! Более того, у меня на полке над рабочим столом красуется его высказывание: “My music is best understood by children and animals” (Моя музыка лучше всего понимается детьми и животными - АЕ).
АЕ: Какие замечательные слова. Я думаю, что дети и животные многое чувствуют и понимают тоньше и лучше нас. Можете ли вы сказать также о своей музыке?
ВШ: Вполне возможно, я не знаю. Слова действительно прекрасные.
АЕ: Знали ли вы до нашего интервью о таком проекте как Stravinsky.online?
ВШ: Нет, не знал. Извините, что только сейчас, после вашего вопроса, я обратил внимание на название проекта - Stravinsky.online. Как странно, не правда ли, что не зная этого, вернее, не обратив внимания, я прислал вам фото и полюбившуюся мне его цитату?
АЕ: На вашем сайте я нашла такие слова, надеюсь, что перевод корректный: «Я люблю музыку, которая при всей своей красоте и совершенстве подразумевает, как в замке Синей Бороды, некую нереальную дверь, «чёрную дыру», вместилище хаоса и горя. Иногда чем меньше она видна, тем лучше, но, тем не менее, её присутствие обязательно».
Как думаете, если эта «чёрная дыра» охватывает музыку, не оставляя больше ничего, такую музыку можно назвать красивой?
ВШ: Перевод ваш очень хороший и очень точный. Спасибо. Тем не менее это слишком абстрактный вопрос, и я не знаю как на него ответить, извините. Впрочем, а что если эта ужасная «дыра» окажется красивой…?
