Виктор Cыч: «Музыка – дело моей жизни»

– Виктор Михайлович, вы выводите ударные в разряд солирующих инструментов. Это сложный путь?

– Вопрос совершенно законный. Существует много потрясающе красивой музыки для рояля, скрипки, виолончели, духовых, органа, также для оркестра и, конечно, голоса, а ударные только отвоевывают местечко в мире сольного исполнительства, но уже находят все больше почитателей среди публики, становятся самостоятельной концертной единицей.

Основным способом продвижения является ансамблевое исполнительство: для различных составов ударных написано немало разноплановой музыки. Однако чтобы группе подготовить серьезный концерт, нужно решить определенные рутинные задачи. Необходимо наличие свободного времени у занятых на основной работе музыкантов, наличие репетиционной базы и большого количества инструментов, есть сложности их транспортировки, подъема в зал и сборки. Все эти моменты делают выступления ансамбля ударных затруднительными и нечастыми.

Я выступаю практически всегда сольно. Случаются дуэты с каким-нибудь интересным инструментом, но чаще всего играю один или с оркестром. И это вызывает живой интерес, расширяя кругозор публики.

– Какие из инструментов – а вы владеете многими – ваши любимые и почему?

– Инструменты, на которых я играю в данный момент, и становятся любимыми. Мне одинаково нравится звучание и звуковысотных, и мембранных. Уже многие годы я работаю литавристом в оркестре театра «Новая опера», и литавры тоже мой любимый инструмент. Но в сольной деятельности у меня два несомненных фаворита: маримба и вибрафон. Именно их я пропагандирую и прошу композиторов писать для них. В звуковысотных инструментах меня привлекает возможность играть мелодию. Проводя аналогию с фортепиано, люблю называть маримбу не ударным, а клавирным инструментом: клавир, на котором играют с помощью палочек. И таких инструментов много: колокольчики, ксилофон, вибрафон, кротали, колокола. Среди них маримба обладает самым большим диапазоном, и возможность играть в низком регистре делает ее наиболее ярким солирующим концертным инструментом.

Моя личная маримба премиальной американской фирмы Marimba One уникальна. Клавиатура изготовлена из дорогого палисандрового дерева. В процессе изготовления инструмента используют части дерева, отличающиеся по качеству. Для моей маримбы была подобрана особая селекция брусочков. Распиленные брусочки лежат в специальных сушильных камерах более 20 лет. Затем специалисты смотрят на срезы и волокна и отбирают самые качественные пластинки, обеспечивающие инструмент красивым и ровным звуком.

Уникальность вибрафона заключается в длительности звучания. Пластинки изготовлены из сплава цветных металлов, и при ударе по ним очень долго тянется звук. Еще есть у вибрафона функция, заложенная в самом названии. Это вибрация. Специальный моторчик приводит в движение лопасти, и звук становится волшебным, вибрирующим. Из-за небольшого диапазона на вибрафоне можно играть в основном только специально написанные, достаточно специфические вещи. Для маримбы же, как для рояля, пишут этюды по аналогии с этюдами Шопена, токкаты, сонаты. Маримба является моим основным инструментом.

– О вашем исполнительстве всегда восторженные отзывы – виртуозность захватывает и поражает. Как пришли к такому уровню?

– Музыкой я занимаюсь с шести лет. Первым учителем была прекрасная концертирующая ксилофонистка, солистка Киевской филармонии Наталья Александровна Мултанова. Великолепный педагог, в советское время она издала самые важные сборники по игре на ксилофоне для музыкальных школ, по которым учились дети всего Советского Союза. Встреча и общение с ней предопределили мой путь.

В музыке я уже почти 50 лет. Музыка – дело моей жизни, ни одной секунды я не сожалел о том, что занялся ею. Я, наверное, один из самых счастливых людей на земле, потому что занимаюсь любимым делом.

– Для вас пишут многие современные авторы – чем «соблазняете» их?

– Композиторам вообще важно писать для концертирующего исполнителя, новое сочинение должно прозвучать. Кроме того, любой из них будет ценить, если после премьеры его сочинение разойдется среди музыкантов. Для большинства композиторов, с которыми я знаком, немаловажным фактором являются наши личные взаимоотношения, взаимное душевное расположение. А для любого исполнителя возможность общения с композиторами и совместное создание музыки – самый потрясающий момент творческой жизни. Бесценно быть рядом с автором, соприкоснуться с его «кухней» и даже иногда немножко на нее повлиять – например, сыграть ему что-то яркое на своем инструменте и пробудить интерес. Конечно, каждый композитор уникален. Кому-то нужно тебя услышать – твою игру, инструмент, – и услышанное является толчком к написанию музыки. Но я знаю прекрасного композитора, который в одиночестве бродил по лесной чаще, слушал звуки природы, и это вдохновило его на сочинение для маримбы.

Настоящее сотворчество начинается, когда встречаешься с композитором и играешь ему его музыку. Мне как исполнителю очевидны места, которые можно сыграть очень хорошо, и сразу видны те, которые технически очень сложны или даже неисполнимы. Бывает, после трех, четырех, пяти правок я играю композитору его вещь, и он в процессе что-то изменяет. Я опять разучиваю, играю – он снова пишет. Таким образом, достаточно сложно и для исполнителя, и для автора рождается финальный вариант. Если композитор уже не раз писал для меня, он понимает все нюансы и просто приносит ноты со словами: «Дорогой друг, получите новое сочинение!» Это фантастика!..

– Что-то совсем свежее будет представлено на нынешней «Московской осени»?

– Конечно. «Московская осень» – это не просто фестиваль для публики, это еще и живое композиторское и исполнительское общение. Авторы трепетно ждут премьеры своих сочинений. Если вдруг автор не смог присутствовать, ты обязан прислать ему запись, отчитаться, рассказать все о концерте, о реакции публики, об обсуждении его музыки.

17 октября в Концертном зале Академии имени Гнесиных я представлю новое сочинение молодого композитора Игоря Холопова, ученика Е.И. Подгайца. Яркое и красивое произведение Marimba Rock для маримбы и симфонического оркестра написано по моей просьбе. Я уже обожаю эту музыку! Уверен, все оценят ее звучание. Создавая Marimba Rock, композитор вдохновлялся «Хорошо темперированным клавиром» и на далеком от барокко материале пытался повторить баховские приемы развития.

– Кто из современных авторов преобладает в вашем репертуаре?

– Какое-то время я много выступал с западным репертуаром, играл современных японских, американских, немецких, французских, испанских, аргентинских композиторов, и встречались очень интересные сочинения, часто с национальным колоритом. Но уже давно я тяготею к современной российской музыке. По моему мнению, новая музыка наших композиторов отличается глубиной содержания, самобытностью и красотой. Постоянные усилия направлены на то, чтобы создать российский репертуар для моих инструментов – маримбы и вибрафона. Раньше его не было.

– Расскажите о работе с конкретными композиторами.

– Например, Родион Щедрин. Наше личное знакомство произошло, когда искали исполнителя для его хоровой оперы «Боярыня Морозова». В ней совсем немного музыкантов: солирующая труба, литавры и третий исполнитель – на ударных инструментах. Надо сказать, Щедрин писал музыку на пределе исполнительских возможностей. В случае с «Боярыней Морозовой» никак не могли найти исполнителя для ударных. Почему? Потому что ударных было более 40 инструментов. И есть страницы, где только партия ударных размечалась на девяти строчках! Из-за этих тактов все ударники, к кому обращались, отказывались играть, уверяя, что здесь нужен ансамбль ударных. Родион Константинович настаивал на одном исполнителе. Нашли меня, прислали партию. Я увидел эти такты, и первым моим порывом было взять телефон, сказать «нет, извините, это шутка». Но я хорошо знаю, кто такой Щедрин. Композитор, написавший потрясающую «Кармен-сюиту» с большой группой ударных, прекрасно знает специфику этих инструментов. Я расставил все 40 инструментов, пытаясь понять, как играть. Через несколько дней мне все стало совершенно ясно, «конструктор собрался». Правильно расположив инструменты, задействовав буквально все части тела (где-то надо было играть палочками, где-то локтем и даже ногами), я понял, что это сыграть можно! Это был творческий вызов, брошенный Щедриным, и я его подхватил. Уже на первой репетиции он, счастливый, подошел ко мне, поблагодарил: «Я же говорил, что написал для одного исполнителя, и вот он! Значит, в России тоже есть музыканты-ударники!..» В Мюнхене, где жил и преподавал Щедрин, совершенная школа ударных, поэтому Родион Константинович на самом деле знал, что писал. С той премьеры я много раз играл «Боярыню Морозову», часто в зале композитор был с супругой. А после исполнения оперы в Петербургской филармонии мы вместе с ним, Майей Михайловной и Борисом Тевлиным проговорили всю ночь.

Оказалось, у Щедрина издана пьеса для маримбы, которая в России никогда не исполнялась. И он предложил мне ее сыграть. Но достать ноты из-за границы оказалось невозможным, хотя я приложил немало усилий. Затем произошло печальное событие: ушла Майя Михайловна. Музыканты, исполнявшие «Боярыню Морозову», устроили в консерватории вечер ее памяти. Щедрин узнал об этом, очень растрогался и попросил, чтобы в концерте, где участвовали его фавориты, прекрасные музыканты Екатерина Мечетина, Никита Борисоглебский, солисты, я бы тоже что-то исполнил. Я обратился к организаторам с просьбой помочь найти пьесу Щедрина для маримбы. Связались с Родионом Константиновичем, и буквально через 15 минут мне на почту пришли ноты.

Пьеса уникальная: «Русская сказка для маримбы соло “Ледяной дом”». Помимо исполнения фантастической музыки маримбофонист должен рассказать фрагмент сказки про Марью-царевну и Андрея-стрелка. На концерте памяти Майи Плисецкой Родион Константинович высоко оценил мою игру. Затем я повторял пьесу на других вечерах памяти Майи Михайловны. Менялись программы и исполнители, но неизменным оставалась просьба исполнить «Ледяной дом». Представляете, Щедрин – русский композитор, написал «русскую сказку для маримбы», но она издана в Германии, и в России о ней никто не знает!.. На сегодняшний момент я единственный, кто играет эту пьесу в России. Это не гордость, а печаль и недоразумение, которое нужно исправить.

По диапазону «Ледяной дом» написан для короткой маримбы. У меня же маримба пятиоктавная, и поскольку низкий красивый регистр в пьесе не задействован, я деликатно сделал свою редакцию сочинения – расширив диапазон, написав каденцию, – записал ее и отправил Родиону Щедрину. Мне было очень страшно, потому что я вмешался в текст великолепного композитора… До сих пор трепетно храню теплый от него ответ с благодарностью мне и звукорежиссеру. Родион Константинович признал все мои правки, и сейчас я играю пьесу в своей редакции, одобренной самим Щедриным.

– Щедрин – классик, увы, недавно покинувший нас. А из ныне живущих кого можете назвать?

– Михаила Броннера, с которым познакомился в свое время на «Московской осени». За сложностью музыкального языка Михаила Борисовича сокрыта глубина, мудрость, философия. Это ощущается всегда, на каком бы инструменте ни звучало его сочинение. Первое произведение, в котором я участвовал, были «Простодушные песни», концерт для хорового театра в десяти частях на стихи французских народных песен. После моего исполнения Броннер сделал переложение «Простодушных песен» для ударных и скрипки. То есть цикл сократился, но потрясающая красота и глубина музыки остались. Потом я не раз играл «Весть» для литавр и альта, предназначенную для меня и Михаила Березницкого. Позже Броннер переделал для меня свой концерт «Время прощать», написанный прежде для знаменитого балалаечника Андрея Горбачева и камерного оркестра. За драматические эпизоды отвечала маримба, а за лирику, красоту и сияние – вибрафон. Инструменты на сцене расположены рядом, и исполнитель перемещается между двух клавиатур. Это была очень серьезная работа. Премьера прозвучала в Рахманиновском зале с Нижегородским оркестром народных инструментов под управлением Виктора Кузнецова и в присутствии Андрея Горбачева. После нее он подошел ко мне с восклицанием: «Виктор! У тебя концерт звучит намного лучше, чем на балалайке! Теперь я его играть не буду, только ты должен его играть». После этой премьеры другие авторы стали предлагать мне сочинения.

Одно из самых сложных и крупных сочинений, которые есть в моем репертуаре, – пьеса для маримбы соло «Анатомия совести». Я очень горд тем, что именно мне и маримбе было поручено исполнить это философское музыкальное высказывание Броннера. Оно настолько сложное эмоционально, что я его нечасто играю. После исполнения ощущаю, что меня больше нет, – столько душевных сил отнимает эта музыка. А публика будто цепенеет. Из последнего: Михаил Борисович написал потрясающее «Прощеное воскресенье», диптих для маримбы и вибрафона, актуальный в современной истории нашей страны.

Похожим образом складывались отношения с Ефремом Подгайцем. Мое знакомство с его творчеством началось с исполнения пьесы «Ритм и ночь» на стихи Бунина, написанной в 1980 году. Тогда из класса ударных Академии Гнесиных для концерта выбрали меня, так как знали мою любовь к современной музыке. Ефрем Иосифович меня заметил, стал приглашать для исполнения своих сочинений – с хором, с камерными и симфоническими оркестрами, ансамблями. Концерт для маримбы и камерного оркестра я играл несчетное число раз – и в Москве, и в Петербурге, и на Камчатке, и в Мексике. А когда пригласил Ефрема Иосифовича к себе послушать только что привезенную из Америки маримбу, он вернулся ко мне с потрясающе красивой пьесой для маримбы соло «Ночные птицы».

Леонид Десятников очень придирчив к исполнению своей музыки, работает с серьезными музыкантами – в Европе, например, его сочинения исполняет Марта Аргерих. На одном из концертов он услышал две свои фортепианные пьесы в моем переложении, нашел их оригинальными и разрешил издать в моей редакции. Также завязалась дружба с Татьяной Сергеевой, Анной Наветной, Татьяной Шатковской-Айзенберг, Никитой Мндоянцем и многими другими композиторами, сочинениями которых дорожу.

– Как вы в целом оцениваете «Московскую осень»? В советские годы фестиваль был топовым, а что ныне?

– Фестиваль переживал разные этапы. Будучи одним из самых важных в Советском Союзе, в годы перестройки он просто выживал, как и многое в нашей культуре, но выстоял и вот проходит уже в 45-й раз. Я играл на «Московской осени» в разные годы и счастлив этим, хотя были периоды, когда никто из музыкантов не получал ни гроша за свое участие, равно как и композиторы, какого бы ранга они ни были.

Сейчас фестиваль на подъеме во многом благодаря ходатайству Ефрема Подгайца, председателю правления Союза московских композиторов Сергею Жукову и, ярким авторам, к которым, конечно, относятся замечательные композиторы Ефрем Подгайц, и Сергей Жуков. Открытие нынешнего фестиваля прошло в Большом зале Московской консерватории при участии Кремлевского оркестра под управлением Константина Чудовского, а завершится в Академии имени Гнесиных с симфоническим оркестром Министерства обороны РФ под управлением Сергея Дурыгина. Мне посчастливилось играть на концерте-открытии, и в концерте-закрытии также запланировано мое участие.

– Классическое наследие для ударных соло невелико, но ведь хочется, наверное, играть и классику: как выходите из положения?

– Нахожу такое сочинение, которое, по моему мнению, будет красиво звучать именно на маримбе или вибрафоне, и не отказываю себе в удовольствии сделать его обработку, переложение и ввести в свой репертуар. Это выбор специфический, деликатный, я крайне придирчив. Многие популярные вещи – казалось бы, просто сыграй эту мелодию, и все будут аплодировать – не подходят. Основным мерилом является яркое и убедительное звучание пьесы на моем инструменте. Маримба обладает самобытным звучанием, не вся музыка на ней звучит хорошо. Поэтому все подряд я играть не буду. При больших возможностях этот инструмент все же ограничен.

Среди моих переложений есть произведения Шостаковича, Прокофьева, Баха, Сен-Санса, Листа, Скарлатти, Сибелиуса, Масканьи, Альбениса, Аренского и других.

– Какие перспективы у ваших инструментов с точки зрения подрастающей смены? Вы преподаете – что можете сказать о молодежи?

– Уже более 20 лет я преподаю в Гнесинском училище и в шутку говорю нынешним студентам, как им повезло, что у них такой педагог, как Виктор Сыч в 2025-м, а не в 2005 году, когда он был молодым и только начинал преподавать. Есть большой опыт, и это делает преподавание легким, содержательным и точным. Я точно знаю, кому и как помочь, что и как рассказать, чтобы ученик хорошо играл, раскрывался, превращался в успешного музыканта. Вижу своих ребят как на ладони. Мне нравится, что могу с ними дружить, я их понимаю и очень часто говорю с ними о жизни, о том, как нужно себя вести, какие ставить цели, как взрослеть. Им недостаточно преподавать только музыку. Сейчас формируется и взрослеет их душа, важно все. Преподаватель – это особенный статус. Я очень рад, что преподаю. Мне есть чем поделиться.