В Санкт-Петербурге прошел творческий вечер Леонида Десятникова
Этот концерт мог не состояться: Ольге Кульчинской, которая готовила премьеру «Идиш», фониатр запретил петь из-за ларингита. Было решено перенести исполнение, а концерт оставить. Его программа была составлена и подготовлена всего за неделю.
Алексей Гориболь в сопровождении видеоряда начал музыку к экзистенциальной драме Валерия Тодоровского «Подмосковные вечера» (1994). Музыка, будто бы подвешенная в воздухе, сопровождающая мотив дороги, воспоминаний, утерянного, не слишком счастливого прошлого, которое все равно было жизнью. Богом забытые ландшафты Подмосковья, появляющиеся на экране, бьющееся на ветру платье Ингеборги Дапкунайте – исполнительницы роли Кати Измайловой в фильме – вместе с музыкой переходят в новое измерение, отсекают все ненужное так, что остается только прощание и оттенки щемящей ностальгии. Прервав аплодисменты (киномузыка, очевидно, задумывалась как триптих), зазвучала музыка к сцене самоубийства Марка из фильма «Москва» Александра Зельдовича. Это вынужденное прощание с жизнью, человек в окружении пустоты. Вот Марк (герой, которого сыграл Виктор Гвоздицкий) съезжает на чемодане с воспоминаниями по голому горнолыжному трамплину, вот он разбивается – а музыка звучит все так же. В ней нет ни пафоса, ни сильных контрастов. Только трагическое мироощущение и принятие любого исхода. Следом шел ноктюрн из «Мании Жизели» Алексея Учителя. Ноктюрнальные ассоциации понятны: ночь, природа, любовные приключения, продиктованные сюжетом, где в центре оказывается личность знаменитой русской балерины Ольги Спесивцевой. Кульминация в музыке совпадает с тем, что показано в видеоряде: когда постаревшую приму везут в инвалидном кресле, возникает ощущение, что мелодия словно поддерживается искусственно – так, как кресло поддерживает пожилую балерину и как в молодости ее поддерживали на сцене партнеры. Это три картины прощания.
Солисты из musicAeterna исполнили одночастный секстет «Возвращение» для гобоя, кларнета, двух скрипок, альта и виолончели. Вначале казалось, что это было скорее невозможностью возвращения: вавилонское смешение, грусть без грусти, путь без пути, определение через отсутствие, попытка выразить нечто трудноуловимое и вечно ускользающее через ясную музыкальную структуру. Мозаика тем складывается в узор ближе к концу под назойливый стук судьбы. Наступает единство: удивительно, но каждый инструмент пришел.
Две русские песни на стихи Рильке исполнил тенор Олег Крикун – певец удивительно музыкальный, наделенный прекрасным камерным голосом светлого, наполненного и округлого тембра. Блестящая дикция и более открытый, чем это принято сейчас, звук напоминают старую русскую теноровую школу, еще не тронутую веризмом, утяжелившим и укрупнившим голоса. Верха звучат немного облегченно, но зато голос берет их с естественностью разговорной речи. Манера его исполнения кажется не вполне академической, но излишняя «оперность», то есть приметы большого стиля, не дали бы нужного эффекта в этих песнях. Здесь нужна напевность, чистый, ясный и нежный звук. «Я иду, иду» – печальный, подернутый дымкой пейзаж; «Утро» – просветленная медитация. Их тонкое очарование большая акустическая мощь может только разрушить.
Следом прозвучали Вальс и Элегия в исполнении Алексея Гориболя, Владислава Песина и Алексея Жилина из музыки к спектаклю Валерия Фокина «Живой труп». Неяркий, чистый свет, вьющаяся мелодия, один и тот же мотив, который может стать и вальсом, и элегией,заканчивается очаровательной цыганщиной (или аргентинщиной); как и всякая хорошая музыка к спектаклю, она самоценна, но обращает на себя внимание тонкой работой с временем, внешней причиной, вызвавшей ее к существованию.
Пьеса «По канве Астора» для скрипки, альта, виолончели и фортепиано была исполнена в память об ушедшем в 37 лет Александре Бузлове. Мелодии из «Времен года в Буэнос-Айресе», конечно, узнаваемы, но аргентинская triste, смешанная с петербургским сплином и воспринятая через еврейское трагическое мироощущение, создает нечто совершенно иное. И оно уместнее, чем любой реквием.
Меццо-сопрано Олеся Петрова исполнила «Старуху» на стихи Хармса из вокального цикла «Любовь и жизнь поэта». Здесь огромный, мощный голос певицы пришелся как нельзя кстати. Он пел: «Дни бегут по кругу» – и музыка так же бежала, отзвуки сопровождали слова, текла река времени, прошлое было невозвратимо, а настоящее – ложись и тлей. Эта музыка вытаскивает из Хармса всю трагедийную метафизику, и абсурд, который в тексте может выглядеть забавно, становится действительно страшным. В «Старинном романсе» на стихи Кима Рыжова (автора песни «Стоят девчонки») слышны отчетливые гитарные переборы. Конечно, романсы исполнялись под гитару чаще, чем под рояль. Это стилизация под стилизацию, и можно было бы сказать, что это постмодерн, но он обращается к тем слоям человеческой психики, которые мало способны на иронию. И Олеся Петрова была идеальным медиумом для этой музыки.
Завершили концерт «Эскизы к “Закату”». В эпоху постмодерна или даже постпостмодерна важно не то, что хотел сказать автор (романтическая парадигма), и даже не то, что он в итоге сказал (парадигма структурализма). Мы говорим о том, как это высказывание выглядит в контексте и насколько много в этом иронии. «Закат» начинается библейским сюжетом – «Смерть Авессалома». Во время бегства с поля боя Авессалом запутался длинными волосами в ветвях дерева и был убит. Это сказание, где фортепиано – лира, скрипка – сказитель. Время сжимается, почти останавливается, чувства тревожно обостряются. А потом все приходит в движение. «Смерть в Венеции» – танго человека со смертью, лука – со стрелой, стрелы – с телом, Авессалома – с деревом. Музыка, явно современная, звучит как древняя; увеличенные секунды, характерные для этнической музыки вообще, и принятые для танго ходы к концу совмещаются. Мы будто переносимся из библейской пустыни в гостиную, где на патефоне играет «Кумпарсита». Мир сжимается в точку. Весь же цикл можно прочитать и как ироничное отношение к возрасту, и как метафору заката европейской цивилизации. Библия – ее начало. В музыке закат Европы ассоциируется прежде всего с Малером, благодаря «Смерти в Венеции» Лукино Висконти. И цитация Адажиетто из его Пятой симфонии в этих сценах тоже есть, и «Хава нагила», и соль-минорная прелюдия Рахманинова, которая звучит в «ламбаде» так, что почему-то становится радостно.
Мир конечен. «Достаточно, чтобы красота коснулась нашей скуки – и наше сердце разорвется, как шелк, в руках жизни», – писал философ Николас Гомес Давила. Сам он провел большую часть жизни в стенах домашней библиотеки, которая заменила ему мир. А музыка Леонида Десятникова несет в себе именно такую красоту.
Автор текста Денис Великжанин
