В нынешнем году музыкальная общественность торжественно отмечает юбилеи Петра Ильича Чайковского и Людвига ван Бетховена. Гораздо меньше внимания уделено юбилею ныне здравствующего композитора, чья музыка тоже очень важна для жителей России, даже если они сами того не подозревают. Впрочем, к торжествам в собственную честь Леонид Десятников равнодушен, он продолжает работать. Ему принадлежит музыка к полутора десяткам фильмов, несколько балетов и опер и другие сочинения; совсем недолго он служил музыкальным руководителем Большого театра России, но по сей день в Большом исполняется его музыка — в балетах «Русские сезоны» и «Утраченные иллюзии». Эти и другие сочинения — в плейлисте VTBRussia.ru.
Сочинения Десятникова трудно аннотировать, не начав перечислять прототипы, объекты «оммажа» или источники музыкальных цитат, — не указывая эпизоды, где сведущий слушатель должен обрадоваться узнаванию, поразиться метаморфозе, снисходительно улыбнуться шутке художника. «Вам нравится использовать цитаты?» — «Что значит "нравится"? Это жизненная необходимость».
В список ниже вошли немногие пьесы композитора — далеко не все, о которых стоило бы сказать.О цитатах и контексте сочинения будет сказано ровно столько, чтобы по возможности не помешать восприятию музыки; годы создания не указаны намеренно (их всегда можно отыскать в «Гугле»), а о чувствах автора не будет сказано вовсе.
Пять стихотворений Тютчева
Музыка вне времени, музыка мнимой простоты и обманчиво малого количества нот. Трудно объяснить, в чем красота и печаль этого цикла Десятникова, почему так свежо звучит «Люблю глаза твои, мои друг» и таким морозом веет от последней часть с плохо поддающимся переводу (несмотря на указание поэта) названием Mal’aria. Это все равно что пытаться публично растолковать, за что именно любишь стихи Тютчева — слишком интимное дело. «Любуйся ими — и молчи».
Пинежское сказание о дуэли и смерти Пушкина
Пушкин в сердце народном: в середине тридцатых Борис Шергин проехал по Русскому Северу, изложил местным сказительницам биографию Пушкина, а потом записал их версию — псевдонародное предание о любимом поэте страны. Собственной персоной «песенной наблюдатель, книгам сказатель» в кантате не появляется: о том, как «к Наташе приезжой кавалер Дантест заподскакивал», поет фольклорный ансамбль, тенор и дискант, а также рассказывает чтица, точно взятая напрокат из киносказок Роу. Аккомпанирует камерный оркестр — без балалаек, но при участии бас-гитары: сердце народное, но народ этот позднесоветский; народ, имевший иммунитет к государственному прославлению великих, но не представлявший жизни без назначения этих великих, а также усвоения их достижений в доступных формах. Желательно сказочных.
Эскизы к «Закату»
Концертная сюита из музыки к фильму Александра Зельдовича «Закат», фантазии на темы Исаака Бабеля. Слушатель радостно узнает мелодию «Семь сорок», но скорее всего не заметит ни ее раскладки в неканонических размерах 5/4 и 7/4 (соответствующий номер называется Take Five And Seven), ни последующих музыкальных интервенций. Как и всегда у Десятникова, здесь предусмотрена гораздо более трудная игра, чем кажется при первом прослушивании: малейший перебор и неточность интонации — и уж «какая пошлость, гадость», как говорил персонаж «Дневника его жены», еще одного фильма с музыкой композитора. Финал уносит прочь от изысканного китча, заставляя музыку (две флейты на фоне струнных) и слушателей повиснуть в воздухе — и так тоже у Десятникова бывает всегда.
Вариации на обретение жилища
Обретение жилища — это долгожданное получение автором квартиры в Ленинграде. Название также можно понять как обретение консонанса, то есть благозвучия, или обретение красоты, если выражаться совсем уж пафосно. Тема вариаций — тема финала «Прощальной симфонии» Гайдна, и целиком она звучит только в конце пьесы, вопреки традиционному строению вариаций. Кроме Гайдна, на новоселье приходят Малер, мужик с гармоникой, а также индусы, некогда подарившие западным композиторам идеи репетитивной музыки. Но жилище, то есть почву под ногами, обрел композитор, а слушатель снова этой почвы под ногами лишается. Дует петербургский сырой сквозняк.
Любовь и жизнь поэта
Вокальный цикл на слова Хармса и Олейникова. Как и положено русскому произведению с подзаголовком «вокальный цикл», в нем есть величие, пафос и красота, но тексты обэриутов сбивают куда-то в сторону. Например, в сторону самой знаменитой отечественной детской телепередачи. Белла Ахмадулина, прослушав в исполнении автора один из романсов цикла, назвала его «трагически-шаловливой вещицей». Определение, сколь справедливое, столь неточное, ушло в тираж в качестве универсальной аннотации к музыке Десятникова. В 2006 году Алексей Ратманский на фестивале «Территория» поставил на эту музыку балет «Вываливающиеся старухи» и станцевал в нем сам вместе с подопечными артистами Большого театра.
В сторону «Лебедя»
«Лебедь», которому с нелегкой руки хореографа Михаила Фокина пристал эпитет «умирающий», вовсе не умирает, а превращается в космический корабль и улетает очень далеко: пустота в последних тактах несколько обескураживает. Еще более ошеломляют те эпизоды, когда возвращается оригинальное звучание пьесы Камиля Сен-Санса. По словам автора, в пьесе из «Карнавала животных» мы «как будто пропустили начало и середину, что-то основное и самое главное. Мне хотелось заглянуть внутрь и посмотреть, что там происходит». Потом хореограф Алексей Мирошниченко поставил в Мариинском театре маленький грустный балет на эту музыку. Как написал коллега Десятникова, композитор Борис Филановский, «…удачна сама мысль обалетить десятниковские упражнения в стиле. Он, конечно, любит играться с такой музыкой, которая и сама по себе абстрактно-дансантна. Но дело еще и в том, что он о ней как бы танцует. Такая вот у него легкая манера обращаться с любимыми предшественниками, танцевать о музыке».
Песни советских композиторов и другие фрагменты музыки к фильму «Москва»
Второй фильм Зельдовича — парафраз «Трех сестер», разыгранный в Первопрестольной девяностых годов (сценарий принадлежит Владимиру Сорокину). Одна из сестер, страдающая аутизмом, по вечерам поет в баре в качестве терапии: транскрипции советских песен, выполненные Десятниковым, — смысловой центр «Москвы». После выхода фильма и концертной премьеры сюиты еще казалось уместным рассуждать об иронии автора-постмодерниста, скрестившего танго с «Враги сожгли родную хату», а колхозный хор — с импрессионистскими изысками Равеля. Теперь все это не кажется ни святотатственным, ни забавным, и вообще не кажется, что композитор совершил над старыми песнями концептуальную операцию — скорее, сами песни взяли, да и приняли новый вид в новое время. Финальную «Песню колхозника о Москве» можно было бы играть на вокзалах столицы при отправлении и прибытии поездов, но в реальности этого никогда, конечно, не будет: к чему озабоченным пассажирам музыка, от которой в конце перехватывает глотку? Это гимн воображаемой, полуфантастической Москвы — ведь и Зельдович не снимал реалистического кино.
Дети Розенталя
Образец десятниковской «вещи нежной, ностальгически печальной и лукавой» (Филановский) и первая опера, заказанная Большим театром за три десятка лет. Премьера состоялась в 2004-м. Репетиции сопровождались бурной реакцией возмущенной общественности, но эта реакция имела отношение к фигуре либреттиста — Владимира Сорокина. Едва ли хоть кто-то из возмущенных посетил премьеру или хотя бы осведомился о деталях либретто, речь в котором идет о немецком ученом, придумавшем воскрешать давно умерших людей. В опере воскресли пятеро композиторов: Вагнер, Чайковский, Мусоргский, Верди, Моцарт. Точнее, в «Детях Розенталя» воскрес жанр большой оперы, увидевшей в зеркале самое себя. Восстала и Москва девяностых: почти весь второй акт происходит у Трех вокзалов, где лишившиеся отца-ученого великие композиторы вынуждены подрабатывать уличными музыкантами. Опера оставалась в репертуаре четыре года, потом возродилась в прекрасной аудиозаписи на фирме «Мелодия» и теперь ждет нового сценического часа.
Русские сезоны
Источник — записи народных песен из сборника Елены Разумовской «Традиционная музыка Русского Поозерья». 12 частей соответствуют месяцам и носят фольклорные названия, но только в нескольких частях звучит голос. Цикл написан для скрипача Гидона Кремера и его оркестра в пандан к «Временам года» Вивальди и Пьяццоллы, к балетным Русским сезонам Дягилева (немудреный каламбур в названии предложил Кремер). Новое дыхание цикл получил благодаря балету Алексея Ратманского, сначала поставленному в Нью-Йорке, а затем перенесенному в Большой театр, где он идет и поныне. В балете нет ни мелодраматического либретто, ни особых примет русской жизни — нужно ли пояснять дуэты мужчин и женщин, пронзительно-лукавые скрипичные пассажи, слова «наши руки грабли, наши глазы ямы»? Прекрасный и горький спектакль.
Путешествие Лисы на Северо-Запад
Московская мифология Десятникова обширна: рядом с «Москвой» и «Детьми Розенталя» высится симфония для хора и оркестра «Зима священная 1949 года», взгляд на солнечную столицу из советского иноязычного зазеркалья (в симфонии использован текст учебника английского языка означенного года). «Путешествие Лисы на Северо-Запад» на стихи Елены Шварц, напротив, вариант мифа о Петербурге, располагающий бывшую столицу по соседству с Китаем. Авторская аннотация — «новый виток шинуазри», то есть «китайщины», возникшей в европейском искусстве еще в эпоху рококо. Четырехчастный цикл — нечто вроде Китайского дворца в Ораниенбауме под Петербургом: маленький и тонко сработанный, но — дворец, и, хоть назван китайским, все равно европейский, а сырость вокруг петербургская, из-за нее Китайский дворец в дождливую погоду закрывается или, может быть, вовсе исчезает в звоне челесты и фортепиано.
Дорогая Ляо! Золотая!
Я живу теперь в Санкт-Петербурге
(Городок такой гиперборейский).
Здесь песок для опытов удобный –
Свойства почвы таковы, что близок
Я уже к разгадке Циннобера.
Город этот рядом с царством мертвых –
Потому здесь так земля духовна.
Утраченные иллюзии
Еще один заказ Большого театра и наиболее масштабное сочинение Леонида Десятникова. Балет с таким названием сочинили в Ленинграде в 1935 году композитор Борис Асафьев и либреттист Владимир Дмитриев — это вольное переложение одноименного романа Бальзака, только герой из журналиста превратился в композитора, а сценарий остроумно обыграл историческое соперничество двух балерин, Марии Тальони и Фанни Эльслер. Именно этот сценарий взяли за основу Десятников и Алексей Ратманский. «Руинированная партитура», как характеризовал ее автор, заключила в себе два необходимых по сюжету балета в балете, а также фактически фортепианный концерт (огромную сольную партию на премьере исполнил Лукас Генюшас) и вокальный цикл. Звучат стихи любимого композитором Тютчева: в прологе — написанный на французском оригинал, а в эпилоге русский перевод:
Устали мы в пути, и оба на мгновенье
Присели отдохнуть и ощутить смогли,
Как прикоснулись к нам одни и те же тени,
И тот же горизонт мы видели вдали.
<...>
И вот теперь, мой друг, томит меня тревога:
От тех минут вдвоем какой остался след?
Обрывок мысли, взгляд… Увы, совсем немного!
И было ли все то, чего уж больше нет?
