Компания ВГТРК передает здание на Малой Никитской «Известиям». Казалось бы, еще один эпизод из жизни хозяйствующих субъектов. Но только здание это — легендарный ГДРЗ, Государственный дом радиовещания и звукозаписи, созданный в 1930-х годах. Отсюда вещал во время войны Левитан, здесь пел Козловский, здесь находятся студии мирового уровня. Теперь все это под угрозой уничтожения. Музыканты протестуют, композиторы протестуют, радийщики протестуют. А тем временем специально обученные люди уже производят опись имущества и демонтаж оборудования. О том, почему этого делать нельзя, рассказывает Анатолий Вейценфельд, основатель журнала «Звукорежиссер», инициатор гражданской кампании в защиту ГДРЗ.
— Чем уникально здание на Малой Никитской? Из-за чего такой шум?
— Дело не в здании, а в студийных комплексах, которые там находятся. Уникальность их в архитектурно рассчитанной акустике, которая позволяет делать запись классической музыки высочайшего уровня. Даже в аппаратных акустика выверена идеально. Вся советская классическая музыка записывалась в ГДРЗ — симфонии, оратории. Там работали Козловский, Рихтер, Гилельс, Ойстрах. А нормально записать оперу вообще можно только там. То, что пишут в Большом зале Консерватории и других залах, — хорошие записи, но они концертные, не студийные. Аналогов Пятой студии ГДРЗ в стране нет. Студии «Мосфильма» меньше и уступают по своим качествам. У Гергиева хорошая студия в Мариинке, но класс все равно не тот. Аналоги есть в Вене, в Берлине, в Лондоне на Abbey Road, в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке. Вот, пожалуй, и все. Их на весь мир меньше десятка. Так что, потеряв эту студию, мы автоматически выпадаем из высшей лиги звукозаписи.
— Но может быть, можно перевезти ее? Скажем, на Шаболовку?
— Оборудование перевезти можно, можно и даже нужно его вообще заменить на более современное. Но нереально перевезти стены. Там все рассчитано до миллиметра. Одну панель открутишь — и звук испорчен. Студия не сможет функционировать ни в каком другом месте, ее просто не станет. А вторую такую нам не построить. Пятая — национальное достояние, такое же, как Эрмитаж или Третьяковка.
— Это понимают те, кто претендует на здание?
— Думаю, что нет, иначе бы не дали команду на демонтаж. Или понимают, но им плевать. Разговоры о том, что здание кому-то отдадут, шли давно. А в середине лета вызвали директоров Большого симфонического оркестра имени Чайковского и оркестра Башмета и сказали, что им стоит подыскать себе новое помещение. Была образована ликвидационная комиссия, по их изначальному плану 24 августа должно стать последним днем работы студий, а 31-го здание будет передано «Известиям». Из студий вывезены рояли, в здании уже несколько месяцев не работают лифты, так как не был продлен договор на обслуживание. Но сейчас все, слава богу, притормозилось. Буквально в один день: с утра бегали люди, таскали оборудование, а уже к обеду перестали. В интернете поднялся шум и протесты, им это совершенно не нужно.
— Они настолько чувствительны к общественному мнению?
— Судя по тому, что пытались все сделать втихую, да. Никаких письменных распоряжений, все исключительно на словах — очень осторожные люди. Но шум все равно поднялся, и довольно высокого уровня. Я создал петицию на Change.org, к сегодняшнему дню ее подписало более 10 тысяч человек, пошли публикации в прессе. Подключился композитор Рыбников, высказался Михалков, высказался Комитет по культуре ГД, открытое письмо написал Башмет.
— Как дальше могут развиваться события?
— Главное — удалось остановить разрушение студии. А дальше переговоры.
Выходом было бы создать государственный холдинг, управляющий студиями. Туда могли бы войти ВГТРК, Союз композиторов, фирма «Мелодия», Большой театр, филармония и другие заинтересованные стороны. Но в любом случае необходимо дотирование. Рентабельным такой комплекс быть не может, как не может быть рентабельным Большой, какие высокие цены на билеты ни назначай.
— Возможен вариант, при котором «Известия» примут здание в пользование, но одновременно подпишут обязательство сохранить студии?
— Теоретически возможен, хотя я лично в это не верю. У них чисто коммерческий интерес. Дело не в том, кто пользуется ГДРЗ, а как. Студии занимают больше половины здания. Если их сохранить, значит, надо отказаться от идеи извлекать из ГДРЗ прибыль. А тогда зачем все это затеяно?
