Она сопровождает нас на работе и во время отдыха, утешает, когда нам грустно, и придает силы в трудные минуты, вдохновляет на новые свершения и дарит радость. Философы считают, что жизнь без нее была бы ошибкой, а поэты благодарят за способность будить чувства и вызывать глубокие эмоции. Она помогает развивать интеллект и находить нестандартные решения для бизнеса. Нет, речь не о волшебной палочке. Хотя она — музыка — тоже порой творит настоящие чудеса. О том, как научиться разбираться в современной музыке, что помогает музыкантам добиться успеха, какими «полезными свойствами» обладают симфонии, зачем пианистам физкультура, и о многом другом «Инвест-Форсайту» рассказал Денис Писаревский — талантливый музыкант, выпускник МГК им. П. И. Чайковского, аспирант Высшей школы музыки и театра в Штутгарте, лауреат многочисленных композиторских и органных конкурсов.
Абсолютный слух в подарок
— Денис, вам всего 27 лет, а вы уже столько всего успели: были лауреатом Конкурса молодых композиторов на радио «Орфей», выступали на лучших концертных площадках страны, приняты в Союз композиторов России… Поделитесь, пожалуйста, своими последними профессиональными достижениями.
— Недавно, и уже во второй раз, я оказался среди победителей Всероссийского конкурса композиторов «Аванти». В номинации «Сочинение для одного или двух инструментов» второе место получила моя пьеса Noteсracker для маримбы соло. 19 октября в Малом зале Московской консерватории состоится концерт из сочинений победителей и награждение. Так что сразу приглашаю читателей «Инвест-Форсайта» на концерт. Кроме того, как и год назад, издательство «Композитор» выпустит нотный сборник с произведениями победителей, а Фирма «Мелодия» издаст компакт-диск с записью концерта.
— Вы начали увлекаться музыкой, сочинять уже в четыре года. Кто познакомил вас с фортепиано? У вас музыкальная семья? Есть какое-то яркое детское воспоминание, связанное с музыкой?
— В моей семье нет профессиональных музыкантов, практически все — химики. Но и мама, и бабушка учились в музыкальной школе игре на фортепиано (мама также на мандолине, аккордеоне, а позднее, будучи студенткой МГУ, посещала факультативные занятия по органу, которые там проходят и поныне), ее брат учился в музыкальной школе игре на скрипке, кларнете и фортепиано, прабабушка, все по той же линии, в юности была пианисткой и училась в Московской консерватории, но судьба распорядилась таким образом, что только для меня музыка стала и профессией, и призванием. Отец моей прабабушки был музыкантом-самоучкой, владел игрой на многих инструментах. С него ли пошла «музыкальная линия», мне неизвестно, но он первый мой родственник из музыкантов, про которого в нашей семье знают.
Музыку я слышал еще до рождения: мама, ожидая моего появления на свет, включала много записей классики. Все детство я слушал музыку — сначала на проигрывателе, потом появился кассетный магнитофон, дисковый плеер… Подходил к пианино, с восторгом колотя по клавишам. Когда мне было три года, родители стали меня водить на музыкальные занятия для малышей в Дом культуры. Выяснилось, что у меня врожденный абсолютный слух: я мог повторить и чисто спеть любой предложенный мне звук или найти клавишу и сыграть. В четыре года меня стали учить игре на фортепиано, тогда же я стал сочинять. Сначала мои опусы рождались импровизацией, позднее я научился записывать их нотами сам, уже учась в музыкальной школе и занимаясь факультативно композицией. Понимание того, что я стану профессиональным музыкантом, сформировалось, когда я учился в 6–7‑м классах музыкальной школы. Так что я могу сказать, мой случай очень счастливый — наличие способностей в сочетании с поддержкой семьи и занятиями с замечательными педагогами.
— Денис, вы сейчас учитесь в аспирантуре в Штутгарте. Сложно ли было поступить, есть ли какие-то отличия в преподавании музыки в России и Германии, что вам нравится, что удивляет?
— Сначала я хотел бы кое-что прояснить насчет моего музыкального образования. Я закончил два факультета Московской консерватории. В 2011 году я поступил на композиторский факультет, в класс профессора Татьяны Алексеевны Чудовой. Параллельно я факультативно занимался органом в классе профессора Любови Башировны Шишхановой. Месяца через три после начала занятий она предложила мне поступить на второй факультет, а не ограничиваться факультативом. В 2012 году я поступил на фортепианный факультет, на специальность «орган». С органом я познакомился в училище при консерватории, называемом в народе «Мерзляковкой», там я учился на фортепианном отделении, а композицией и органом занимался факультативно. В Штутгарт я сначала поступил в магистратуру, учась на последнем курсе Московской консерватории по специальности «орган». А после окончания магистратуры, которая длилась два года, поступил в аспирантуру, которая там называется «Концертный экзамен», к моему же профессору — Людгеру Ломанну. Поступить мне было несложно, я был хорошо подготовлен, для этого просто нужно было сыграть короткий экзамен по органу — из подготовленной программы продолжительностью около часа меня попросили исполнить несколько фрагментов, в итоге играл я около 12 минут. Для поступления на мастера других экзаменов не требовалось. В некоторых городах Германии не только для бакалавриата, но и для мастера (магистратуры) требуется сдать экзамен по немецкому языку, но в Штутгарте его нет.
Если говорить о преподавании органа, для его изучения нужно знать много смежных специальных дисциплин — историю органа, органный репертуар, строение инструмента, основы настройки и т.д. Разумеется, есть отдельные предметы и в Московской консерватории, и в Штутгартской высшей школе музыки и театра, но важно, чтобы непосредственно педагог по органу обладал широкими познаниями, которыми он мог бы делиться на индивидуальных занятиях. Мне в этом плане повезло, потому что основы всего вышеперечисленного я начал познавать, еще обучаясь органу в музыкальном колледже у Галины Васильевны Семеновой, позже — в консерватории у профессора Любови Башировны Шишхановой, которая, уже будучи концертирующим органистом, в 90-е годы училась в Германии у знаменитого музыканта Михаэля Шнайдера. И Галина Васильевна, и Любовь Башировна возят учеников на различные мастер-классы в Германию, Австрию, другие страны, где юные органисты знакомятся с европейской органной культурой, приобретают знакомства в профессиональном круге и имеют возможность стать его частью, продолжив обучение за границей.
Принципиальное отличие образования органиста во всем мире от российского — наличие факультета церковной музыки. В России орган — очень новый инструмент: как специальность он был утвержден в консерваториях только в XXI веке, тогда как в Европе профессиональной игре на нем обучались веками.
Что же касается системы высших музыкальных учебных заведений Германии и других европейских стран — студенту предоставляется больше свободы и возможности выбирать, меньше обязательных предметов. В Московской консерватории на протяжении пяти курсов было, наверное, два десятка обязательных предметов: история, философия, обществознание, основы безопасности жизнедеятельности и другие… До недавнего времени экзамен по философии был обязательным при поступлении в аспирантуру. На последнем курсе был введен новый предмет — основы культурной политики РФ. Были и куда более полезные предметы, такие как иностранный язык — можно было выбрать английский, французский или немецкий, причем уровень был достаточно неплохим. Все также были обязаны посещать занятия по физической культуре. Когда я был на первом курсе композиторского факультета, занятия у нас вел 87-летний ветеран двух войн: ВОВ и советско-японской; он делал с нами сам все упражнения. На следующих курсах можно было выбрать группу, я ходил на бадминтон, причем в случае пропуска занятия было необходимо его отработать, что было возможным, к сожалению, как правило, только в очень раннее время утром. Если говорить про музыкальные предметы, такие как полифония, гармония, инструментовка, анализ музыкальной формы, история музыки, могу сказать, что по всем ним нас учили высококлассные музыканты, многие кандидаты или доктора искусствоведения, заложившие профессиональную базу.
Этой-то базы, думаю, недостает в европейских вузах — занятиям элементарно не отводится столько часов, поэтому знаниями в области полифонии и гармонии студенты исполнительских вузов Московской консерватории точно обладают в большей степени, чем студенты-исполнители любого европейского вуза, где эти знания приобретают преимущественно студенты-музыковеды. Зато разнообразие музыкальных дисциплин в Высшей школе музыки и театра в Штутгарте очень большое, в частности в области электронной музыки, уроков по электроакустике. Также много различных дисциплин из сферы преподавания, музыкального менеджмента, чему в России, увы, не уделяется должного внимания. Если бы зашла речь о реформировании музыкального образования в вузах нашей страны, я бы оставил все предметы, относящиеся непосредственно к музыке, дополнив их другими музыкальными дисциплинами, которых у нас нет, а все «общеобразовательные» предметы полностью изъял, возможно, некоторые сделав факультативными. Студент профильного вуза все-таки должен уделять максимум времени своей специальности, а на саморазвитие в других областях взрослый человек при желании сам выделит необходимое время.
Также в Штутгарте (как и во многих других немецких городах) существует студенческое сообщество ASTA, которое играет большую роль в жизни вуза. В Московской консерватории есть СНТО — студенческое научно-творческое общество, но его роль очень локальна и связана преимущественно с организацией семинаров и музыковедческих конференций. В России нет организации, объединяющей студентов разных профильных университетов, что мне представляется очень большим упущением.
Талант или трудолюбие?
— Одни считают, что главное для музыканта талант, другие — усидчивость и трудолюбие. Как по-вашему, какими качествами, чертами характера надо обладать, чтобы добиться успеха?
— В наше время, увы, успеха можно добиться, не имея ни способностей, ни профессионального образования. Если мы говорим о музыкантах, я бы разграничил понятия «успех у публики» и «признание профессионального сообщества». Наличие одного совершенно не гарантирует наличия другого. Чтобы быть успешным у публики, нужно заниматься своим имиджем, раскруткой, то есть вещами, не имеющими непосредственного отношения к искусству. Для профессиональных достижений требуются огромное трудолюбие и выдержка, внимание к мелочам. Хорошая публика, конечно, будет заинтересована в первую очередь самим исполнением музыки, а не внешними эффектами. Но если мы возьмем большую музыкальную индустрию, которая органную музыку в силу ее специфики, в общем, не сильно затрагивает, в ней оболочка нередко важнее музыкального содержания. Впрочем, это чаще касается самых кассовых исполнителей, являющихся брендовыми. Я имею в виду пианисток, выступающих почти в обнаженном виде, причем не где-нибудь, а в Карнеги-Холле, «мачо» с виолончелями или скрипками. И ведь играли бы они при этом хорошо! Но нет… Все страшно поверхностно, некачественно даже на техническом уровне, а о художественном и говорить не приходится. Если мы спустимся с этого «высокого» брендового уровня, на котором находится также и много действительно выдающихся музыкантов, невольно соседствующих с шоуменами, то картина, конечно, будет другой, и именно музыкальный талант исполнителей, а не актерский или какой-то еще, в большей степени является мерилом успешности. Но гонорары у таких музыкантов, конечно, поскромнее.
— Композитор, пианист, скрипач, дирижер… Эти профессии востребованы сегодня, или выпускникам музыкальных училищ часто приходится искать работу в других сферах?
— Да, некоторым приходится… Для того чтобы быть востребованным в профессии, нужны большие успехи: победы в конкурсах, гастроли. Концертирующие музыканты часто совмещают работу с преподавательской деятельностью: либо работают в музыкальных учебных заведениях, либо занимаются с учениками частным образом. Честно говоря, среди моих однокурсников по консерватории или тех, кто учился со мной в одно время, я не припомню никого, кто бы сменил профессию. Среди тех, кто учился со мной в училище, такие есть, но их мало. Одна студентка, например, «переиграла» руку, долго лечилась, смогла хорошо окончить училище, но в итоге поступила на звукорежиссуру. Знаю одну пианистку, которая после училища выучилась на психолога и теперь помогает музыкантам справляться со сценическим волнением. Вот другой пример: те, кто следит за событиями в Белоруссии, конечно, слышали о молодом политике Марии Колесниковой. Так вот: она очень талантливая флейтистка, училась в Штутгарте почти одновременно со мной. Замечательный музыкант и вообще яркая личность. У нее было много своих творческих проектов, не только непосредственно музыкальных. Но она решила, по крайней мере на данном этапе, помочь своей стране. Да, музыкантам продвинуться непросто. Кто-то преподает, кто-то играет в оркестре, кто-то делает сольную карьеру, кто-то все это совмещает…
— Помимо концертов, сочинения музыки, вы с дирижером Сергеем Акимовым еще и организовали ансамбль современной академической музыки Mixtum Compositum. Был ли коммерчески успешным этот проект? Какие трудности могут возникнуть у таких ансамблей?
— На первом курсе композиторского факультета я очень интересовался творчеством Даниила Хармса и решил мое увлечение отразить в музыке, сочинив «Хармсфонию» для артистов, инструменталистов и вокалистов — музыкально-литературное произведение, основанное на биографии и творчестве Хармса. Две записи с исполнениями этого сочинения можно найти на моем YouTube-канале. Чтобы осуществить мой масштабный замысел, а я никогда не писал «в стол», и все мои сочинения исполнялись, понадобилось собрать достаточно большой коллектив единомышленников. В результате образовалась команда из 28 человек, включая меня самого и трех студентов РАТИ. Сам я исполнял партию фортепиано. Дирижировал Сергей Акимов, который теперь работает в Театре Оперетты. Проект не был коммерческим, а после исполнения «Хармсфонии» мне и многим другим не захотелось расставаться с хорошей компанией. Так и появился Mixtum Compositum. Мы начали устраивать концерты современной академической музыки. Из поездок на органные мастер-классы я стал привозить ноты для своего ансамбля, те, которые здесь нельзя было достать. Исполняли и отечественных авторов, не только меня, конечно. Устраивали концерты в консерватории, Мерзляковке и ЦМШ. Пару раз выступили в музее Прокофьева в Камергерском переулке, съездили на фестиваль в Воронеж… На кафедре сочинения очень хорошо оценили, на концертах все чаще объявляли название нашего ансамбля. Как-то к нам пришли декан композиторского факультета и проректор по научной работе и впоследствии предложили нам небольшое финансирование, чтобы ансамбль исполнял сочинения студентов. Кроме того, нам посоветовали вести детские концерты. Так что мне пришлось стать еще и менеджером, и бухгалтером. Нужно было высчитывать, сколько всего музыкантов и на сколько концертов я могу их привлекать. Я научился считать это все в таблицах Excel, в чем мне на первых порах помогала мама.
Понимаю, вашей аудитории все это достаточно смешно читать, но мне было не очень весело. Первый раз я должен был сам написать примерную смету на год. Нам выделили, кажется, порядка миллиона рублей, но из него потом должны были много чего вычесть… Ну ничего, потом в консерваторской бухгалтерии мне подробно объяснили и про подоходный налог, и про другие вычеты. На следующий год я писал заявку, уже внимательно учитывая налог. Кроме того, каждый раз надо было заполнять договор. На каждый концерт. Я, наверное, опять развеселю читателей, но не каждый студент консерватории был в состоянии эту бумагу как следует заполнить. То СНИЛС забудут вписать, то кем выдан паспорт… Я относил пачку договоров в бухгалтерию, а потом мне сообщали, кто и где ошибся. Потом я сам начал все проверять, ну и народ постепенно приучался… То есть, помимо учебы на двух факультетах, различных выступлений, конкурсов, репетиций, и своих, и ансамбля, мне приходилось еще рассчитывать деньги на весь концертный сезон, следить, чтобы никого не забыть, чтобы все получили свой гонорар.
Но все хорошее быстро заканчивается. Я закончил консерваторию. И хотя я предлагал оставить все как есть, назначить кого-то из участников ансамбля заместителем и руководить дистанционно, руководство консерватории не согласилось. Мне сказали, этот проект был связан со мной, меня знали и мне доверяли. Наверное, если бы у нас был свой менеджер или директор, мы бы еще продержались. В мировой практике вовсе не всегда участники ансамблей находятся в одном месте. Они собираются ради каких-то концертов, фестивалей. В остальное время люди сами выступают, преподают, играют в оркестрах. Заниматься организационной работой, договариваться с залами, организовывать репетиции и рекламу, добывать финансирование плюс самому что-то играть или сочинять одному человеку нереально. Но это был интересный и очень полезный опыт. Собственно, мы и сейчас иногда собираемся для разных проектов.
Например, Московская консерватория сняла полнометражный фильм о реставрации органа Большого зала. Режиссером выступил Сергей Уваров, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов и выпускник МГК. Мне заказали музыку к фильму. «Симфонию для органа» я записал сам на органе БЗК, а мое сочинение для ансамбля, которое также звучит в фильме, записал Mixtum Compositum. Фильм успешно показывали на разных фестивалях, премьера состоялась год назад в Большом зале консерватории. Сейчас мы работаем уже над вторым фильмом, для которого я написал музыку, собрал исполнителей и сам исполнил партию органа. Нам повезло: студийную запись на сцене Большого зала консерватории мы осуществили буквально за считанные дни до объявления тотального карантина, 7 марта. 10 марта я уехал в Штутгарт, а потом все и «накрылось». В результате необходимые для фильма съемки перенеслись аж на сентябрь, и еще предстоит отснять некоторые эпизоды.
Классика и современность
— Денис, послушала некоторые ваши сочинения — замечательная музыка! Мне она немного напомнила произведения Ефрема Подгайца. Какие из современных композиторов вам близки? Кого стоит послушать, чтобы уловить дух современной музыки, и каковы, по вашему мнению, ее основные отличия от музыки мэтров — Моцарта, Бетховена?
— Большое спасибо! Раньше я сочинял в разных направлениях — иногда в более радикальной манере, иногда, напротив, ближе к классическими традициям, также экспериментировал с жанрами и применением музыкальных цитат, чего предостаточно в моей «Хармсфонии». Возможно, музыку Подгайца напомнил какой-то эпизод из этого сочинения. Творчеством Подгайца я специально не интересовался и его музыку мало знаю, что-то мог слышать в далеком детстве… Сейчас у меня меньше различий в стилистике сочинений, хотя, думаю, мою манеру можно узнать и в более ранних работах.
Нужно определиться, что такое современная музыка вообще. Есть понятие Contemporary music, в немецком варианте — Zeitgenossische Musik, собственно современная музыка. Есть понятие Contemporary art, объединяющее в себе изобразительное искусство, перформансы, видеоарт, музыку и т.д. И есть понятие Traditional music. И одно, и другое направление относятся к академической музыке, хотя бывают гибриды популярной музыки и академической. Слово «академическая» в данном случае заменяет более привычное слово «классическая».
Надо сказать, что вообще термин «классическая музыка», объединяющий, условно говоря, всю профессиональную музыку от Ренессанса до XX века, появился относительно недавно, равно как почти все названия конкретных музыкальных направлений, с большим запозданием взятых из живописи, архитектуры или литературы для удобства их разграничения и определения. Бах и Гендель понятия не имели, что их музыку нарекут барочной, а три венских классика — Гайдн, Моцарт и Бетховен — не подозревали, что их музыка будет считаться классической. Они писали не классическую музыку, а современную; слово «классический» применительно к музыке тогда не употреблялось, а Баха и Генделя уважительно называли «старыми мастерами». То же касается романтической музыки, к которой мы относим Шопена и Шуберта, Чайковского и Брамса.
К XX веку накопилось уже слишком много произведений прошедших эпох, к которым постепенно стал возвращаться интерес. Я хочу специально подчеркнуть этот момент — до XX века музыканты в основном играли музыку, писавшуюся здесь и сейчас. Произведения, созданные даже на 10 лет раньше, уже могли считаться старомодными. В XIX веке ситуация стала меняться, например: Мендельсон буквально заново открыл миру музыку Баха, к сожалению, пребывавшую в забвении десятки лет. В XX веке стали вспоминать музыку эпохи Ренессанса и даже более раннюю, звучавшую свежо и непривычно; в ней современные композиторы стали черпать вдохновение и источник для новых идей. К концу прошлого века сформировалась традиция аутентичного исполнения музыки — на инструментах эпохи и с учетом всех правил и норм времени, в котором музыка сочинялась, которые можно почерпнуть из старинных трактатов, воспоминаний музыкантов и других исторических источников.
Мы, современные композиторы, живя в затянувшуюся эпоху постмодерна или даже постпостмодерна, вынуждены использовать понятие «академическая музыка», отделяя ее от поп-музыки, а классической называть всю профессиональную музыку, сочиненную, условно говоря, до XXI века. Профессиональную музыку, имеется в виду, не фольклорную. Народная музыка — совершенно отдельный пласт культуры.
Если композиторы, работающие в жанре Contemporary music, стремятся уйти от традиций, идут на эксперименты и ориентируются на последние значительные достижения современной музыки, пытаясь продвинуться вперед, то традиционалисты не ставят себе такой задачи. Их ориентир — музыка, сочиненная преимущественно в первой половине XX века, когда работали Скрябин, Стравинский, Равель и более молодые Прокофьев, Хиндемит, Барток, Шостакович. Они ищут новые краски, не идя на радикальные эксперименты, а оставаясь в старых парадигмах. Надо сказать, все вышеперечисленные авторы не были самыми авангардными и радикальными в свое время: существовала и так называемая Новая Венская школа, шедшая впереди всех. Идеологом и ее создателем был австриец еврейского происхождения Арнольд Шёнберг, ученики — композиторы Альбан Берг и Антон Веберн. Даже сейчас их музыка рассчитана на искушенных слушателей, а в то время и вовсе подавляющему большинству была непонятна.
Понятие «современная музыка» можно отсчитывать от авангардной музыки первой половины XX века, поскольку она уже принципиальным образом отличается от классико-романтического периода. Главное отличие — уход от привычной тональной системы, которая была описана в трактате о гармонии Жана Филиппа Рамо (1722 год). Конечно, тональность существовала и до него, но он первым ввел ряд ключевых понятий. Уже Рихард Вагнер в ряде своих сочинений, например в знаменитой увертюре из оперы «Тристан и Изольда», далеко уходит от привычного ощущения тональности. Кризис тональной системы, назревавший всю половину XIX века, наконец вылился в систему додекафонии Арнольда Шёнберга с ее независимыми 12 тонами, которая уже не имеет ничего общего с тональной системой. Другие композиторы тоже создавали альтернативные системы, но эта оказалась более перспективной.
После Второй мировой войны возникла вторая волна авангарда, крупнейшими композиторами которой были Штокхаузен, Булез, Ноно, Берио, Ксенакис, Лигети, все родившиеся в 1920-е годы. Они, в чем-то отталкиваясь от достижений композиторов-нововенцев, пошли еще дальше. Также нужно упомянуть крупнейшего американского композитора-новатора Джона Кейджа 1912 года рождения, чья музыка совершенно не похожа на сочинения этих композиторов, но на многих из них повлияла в их более позднем творческом периоде (Кейдж прожил достаточно долгую жизнь). Интересно то, что одновременно с ними в 50-е и 60-е годы продолжали работать композиторы, родившиеся в 1900-е годы, такие как Франсис Пуленк или Арам Хачатурян, чью музыку вряд ли можно назвать авангардной. Линию Мясковского и Хачатуряна, Прокофьева и Шостаковича (не авангардного периода) продолжили последующие поколения советских композиторов. Собственно, тогда музыка окончательно разделилась на традиционную и авангардную.
Сейчас авангардные свершения остались в прошлом. Но все равно разница между сочинениями, к примеру, российских композиторов, Ефрема Подгайца, Александра Чайковского, автора более молодого поколения Кузьмы Бодрова, и сочинениями композиторов Сергея Невского, Дмитрия Курляндского, в настоящее время работающих преимущественно за рубежом, весьма заметна. Слушатель сам выбирает, что ему ближе. Впрочем, есть меломаны, которые по настроению могут сегодня пойти на рок-концерт, а завтра — в филармонию.
У меня много любимых композиторов и произведений, в том числе некоторые работы моих современников. Сам я стараюсь идти своим путем, поэтому иногда тишина дороже новых музыкальных впечатлений: она дает возможность сконцентрироваться на своем внутреннем слухе.
— Кажется, сегодня люди стали слушать больше музыки — без нее многие не представляют себе занятий спортом, поездок на машине, ужинов в ресторане. При этом качество часто оставляет желать лучшего. Как развивать музыкальный вкус? Можно ли научиться понимать сложную музыку современных композиторов, которая некоторым представляется какофонией?
— Теперь, исходя из моего очень обширного ответа на предыдущий вопрос, читатели, думаю, более-менее смогут представить себе картину развития музыки, поэтому я отвечу более лаконично. Я считаю, наиболее трудной для восприятия и по сей день является музыка второй волны авангарда, сочиненная ее представителями преимущественно в 50-е годы. Для того чтобы в ней разобраться совсем непросвещенному слушателю, лучше сначала послушать музыку Малера, Рихарда Штрауса, опусы Шёнберга, причем начиная с работ посередине между позднеромантической музыкой и авангардом, таких как, например, симфоническая поэма «Пелеас и Мелизанда», постепенно переходя к «Пяти пьесам для оркестра Op. 16» и заканчивая поздними сочинениями Антона Веберна. Также очень советую послушать произведения одного из самых выдающихся композиторов прошлого века Оливье Мессиана — учителя Булеза и Штокхаузена, почитать что-то о музыке этих авторов, посетить художественные галереи, насладиться работами Кандинского, Малевича и Пикассо.
Когда первый авангард будет более-менее освоен, перейти ко второму не представит никакого труда. Иногда музыкой композиторов второй волны авангарда начинают вдруг увлекаться люди, интересующиеся электронной музыкой. Среди современных композиторов, пишущих именно Contemporary music, а не традиционную музыку или в жанре минимализма, есть авторы, которые экспериментируют с тембром инструментов, используя современные исполнительские техники, например Сальваторе Шаррино. Его музыку в какой-то мере можно назвать музыкальным импрессионизмом, но на новом витке эволюции. Если Дебюсси и Равель (кстати, они терпеть не могли, когда их называли импрессионистами, пользуясь термином из живописи, но ничего не поделать…) уделяли особое внимание гармонии, то Шаррино — тембру. Какофония — это неупорядоченное звучание, или хаос. Он, несомненно, возникает в головах у большинства слушателей, впервые услышавших опусы, допустим, того же Штокхаузена 50-х годов, привыкших к Баху, Моцарту и Чайковскому. Но могу заверить: музыка Штокхаузена настолько сложно организована и логична, что даже Баху такое не могло присниться, и я не иронизирую — структурная составляющая в ней на каком-то запредельном уровне.
Я могу пожелать читателям лишь одно — слушайте классическую музыку, разных эпох и направлений: в каждом из них вы сможете открыть новую для себя красоту.
— Настоящая музыка всегда революционна, она тревожит, зовет вперед, писал Дмитрий Шостакович. Примерно то же самое говорят бизнес-коучи. Многие из них утверждают, что прослушивание классической музыки, игра на музыкальных инструментах помогают двигаться вперед в бизнесе — развивается способность к концентрации внимания, улучшается память и навыки стратегического планирования. Вы согласны с этим утверждением? Какие «полезные свойства» есть у музыки?
— Наибольшую пользу для развития мозга, координации движений и других навыков музыка приносит в детстве, поэтому чем раньше учить ребенка петь и играть на инструменте, тем лучше. Чтобы стать профессиональным музыкантом, желательно начать обучение, скажем, на фортепиано, хотя бы не позднее семи лет. Потом мышцы без практики начинают «деревенеть», да и мозг постепенно теряет способность к освоению новых навыков; в общем, ситуация похожа на профессиональный спорт. Но игре на инструменте можно научиться и во взрослом возрасте. Да, будет сложнее… Вряд ли это будет скрипка или кларнет, но вот гитару или блок-флейту вполне можно освоить. Еще проще — игра на ударных инструментах. Есть работы нейрофизиологов, описывающих воздействие игры на музыкальных инструментах и прослушивания классической музыки на человеческий мозг. В свете последних открытий польза не вызывает сомнений. Кроме того, человек получает огромный заряд положительных эмоций!
— Сейчас модно строить карьерную траекторию — планировать профессиональные достижения. Какие у вас как у музыканта, композитора творческие планы и карьерные устремления? Может быть, написать оперу или музыку для фильма?
— Наверное, я бы предпочел когда-нибудь рассказать вашим читателям об уже достигнутом, нежели о проектах, тем более что пандемия сильно смешала все наши планы… Среди ближайших задач — достойно закончить аспирантуру, это уже достаточно скоро, зимой. Насчет оперы — у меня уже есть «Контрабас» — «Лирические сцены» по пьесе Патрика Зюскинда. К 160-летию консерватории был объявлен конкурс на лучшее оперное сочинение — «Контрабас» оказался в числе победителей. Но по условию конкурса оперы должны были быть совсем небольшие, чтобы консерваторский студенческий оркестр мог справиться, так что вместе с либреттистом мы сделали «экстракт» из пьесы, попутно включив в нее других персонажей, которые все «выводятся» из монолога контрабасиста — единственного действующего лица пьесы Зюскинда. Например, у меня четыре баса поют за струны контрабаса, олицетворяя инструмент. В этом году опера оказалась в числе лауреатов крупного композиторского конкурса «Партитура». В феврале ее исполнил оркестр Павла Когана под управлением Алексея Ходорченкова.
К небольшим фильмам у меня тоже есть музыка. Но планировать еще одну оперу или музыку к фильму нельзя без соответствующего запроса. Хотя «Контрабас» и короткая опера, но написана она для тройного состава оркестра, хора и солистов. Сочинение оперы — огромная работа, я занимался этим параллельно с другими творческими делами. Это было хорошо в качестве эксперимента, кроме того, я сам чему-то учился в процессе работы. В любом случае, я знал, что ее исполнят, а писать подобное сочинение, не имея договоренности с оркестром (если речь идет о концертном исполнении) или театрами, нет смысла.
Планировать выступления сейчас довольно сложно. В Германии у меня уже были концерты после пандемии, но для уменьшенного количества зрителей. Один концерт в самый разгар эпидемии был в виде записи. Из запланированного — концерт в Санкт-Петербурге в Государственной капелле в феврале, очень надеюсь, что смогу прилететь. Ближайший концерт детского абонемента «Что таится в музыке», который я веду в консерватории с 2015 года, являясь автором, ведущим и исполнителем, придется пока что вести из Штутгарта — публика меня будет видеть с экрана, находящегося в зале.
И исполнителям, и композиторам нужны победы в конкурсах и фестивалях. Как правило, в них можно принимать участие до тридцати-тридцати трех лет, иногда дольше, так что у меня есть время. Сейчас решаю вопрос о постоянной работе — пока я скорее фрилансер. Впрочем, такой вариант тоже возможен. В любом случае, ничем, кроме музыки, заниматься не планирую.
Беседовала Наталья Сысоева
