Насколько плодотворно время изоляции для композитора? Об этом, а также о новых сочинениях, в том числе о «Карантинной» симфонии, Евгения Кривицкая побеседовала с Почетным председателем Совета Союза композиторов России, художественным руководителем Московской филармонии Александром Чайковским
– Александр Владимирович, говорят, что вы во время карантина подряд создали Шестую и Седьмую симфонии. Композиторы раньше чаще «боялись» цифры 9, а вы приписываете мистический смысл шестерке?
– Это из-за моего гениального однофамильца, Петра Ильича. Мне напомнили, что Шестая симфония у него была последней во время эпидемии холеры. А сейчас мы переживаем нечто сходное, поэтому лучше перескочить этот рубеж и написать следующее произведение. И я принялся за Седьмую симфонию и написал ее довольно быстро.
– Симфонии нынче не в тренде, ведь собираться большими составами пока запрещено.
– Я, видимо, предчувствовал такой поворот событий, потому что выбрал состав без духовиков: только струнные. У меня до этого не было партитур для струнного оркестра, я давно вынашивал такую идею и, наконец, решил ее реализовать. Закончил Седьмую примерно в конце мая и сдуру назвал ее «Карантинной». Думаю, вирус мне «отомстил» за это, и я попался: заболел ковидом. Все же я успел разослать ноты нескольким дирижерам, в том числе Дмитрию Васильеву в Омск, поскольку он регулярно исполняет мою музыку. Дмитрий мне ответил, что симфония ему понравилась, и что он вставляет ее в программу открытия филармонического сезона 13 сентября.
– Расскажите о драматургии сочинения.
– Симфония двухчастная, и содержание ее имеет отношение к нашему времени, к пандемии, потому что игнорировать это невозможно. Первая часть – бурная, динамичная, а вторая часть – большое Адажио, мольбы о спасении и надежда на него. По моим расчетам, длительность звучания больше 20 минут, так что вполне нормальная симфония.
– Интересно, что в недавнем опусе, хоровой опере «Сказ о Борисе и Глебе» вы «нехорошо» обошлись со струнными, наоборот, исключив скрипки из оркестра. А в Седьмой симфонии вы «компенсировали» им отлучение? Может быть, включили какие-то необычные приемы, развернутые соло?
– Специальных соло нет. В первой части – виртуозная фактура токкатно-этюдного плана. Струнникам придется хорошенько поучить. А во второй части – выразительная кантилена. Я представлял себе звучание большой группы струнных, так как коду, выражающую просветление и надежду на выздоровление, на позитивный исход, я написал в стиле старых мастеров – в форме фуги. Кстати, в партитуре еще присутствуют рояль и ударные.
– А вот и «рояль в кустах». Планируется, что на нем сыграет автор?
– Нет, там сугубо оркестровая партия, нет развернутых эпизодов, как, впрочем, и у ударных. Вся основная нагрузка на струнных.
– Вы планируете присутствовать на премьере?
– Нет, мне до Нового года нельзя летать, а на поезде ехать в Омск слишком долго. Но надеюсь, что мне пришлют запись, и буду на связи с дирижером: если у него возникнут вопросы, то мы их сможем обсудить по телефону, WhatsApp или как-то еще.
– Единственный положительный факт прошедших месяцев – это активное развитие трансляций, записей, прямых включений… Теперь и в регионах это стало привычным явлением – Омская филармония наверняка организует что-нибудь в этом ключе.
– Я тоже думаю, что так и будет.
– Некоторые ваши коллеги признавались, что изоляция для них не в тягость, что такое состояние способствует творчеству. А вы как считаете?
– Присоединяюсь к этому мнению. Я успел многое написать, пока не заболел. Уже упомянутые две симфонии, а еще Сонату для домры и рояля и такое «странное» сочинение – Тринадцать вариаций на тему Бориса Мокроусова для альта и фортепиано, премьера которого должна состояться 2 августа в Доме Чайковского в Клину.
– На фестивале искусств, который организует Юрий Башмет и Русское концертное агентство?
– Да. Если бы меня больше чем на месяц не «вырубил» коронавирус, я бы написал еще больше. Потому что, когда сочиняешь, входишь в особое состояние, когда ты практически не можешь не писать. Но реально я в это состояние вошел гораздо раньше, почти два года назад, завершив друг за другом оперы «Ермак» и «Сказ о Борисе и Глебе».
Так что для композитора это могла быть идеальная жизнь: глобальная изоляция с какими-то небольшими выездами, прогулками. Правда, если бы за это еще платили деньги. А так большинство композиторов вынуждено где-то «служить», заниматься и искать побочные способы заработка. А на самом деле Бах, Моцарт, Бетховен – они жили именно так, отдавая все время композиции.
– У вашего однофамильца были спонсоры. Надежда фон Мекк и русский царь, который ему пожаловал приличную пенсию, по-нашему – ежегодную субсидию. Поэтому Петр Ильич смог бросить работу в консерватории. А вы профессорствуете. И в связи с этим вопрос: как вы дистанционно преподавали композицию?
– Считаю, что обучение композиции дистанционно малопродуктивно. Возможно, конечно, сказать какие-то замечания. Но когда ты общаешься лично, то всегда в процессе обсуждения за роялем, во время проигрывания партитуры приходят неожиданные замечания, предложения – диалог рождает новые идеи. По Скайпу так не получается, нет нужного контакта. Я не исключаю, что в дальнейшем буду иногда практиковать такие формы занятий, но все равно это не более 10-15 процентов от общего количества часов. Другое дело, что как член жюри разных конкурсов я отсматриваю сочинения, слушаю записи, которые мне присылают. Тут приходится отвечать и на вопросы, и давать оценки – это нормально. Но образование – совсем иной тип коммуникации. К тому же я не только корректирую работы своих учеников, но мы иногда вместе слушаем «чужую» музыку, например, симфонию Мясковского или «Песни Гурре» Шёнберга. Разбираем, как они сделаны, я показываю отдельные интересные находки, приемы у других композиторов, мы обмениваемся впечатлениями, замечаниями – это тоже важный процесс обучения технологии.
– Вы планируете приехать в Клин?
– Очень хочу. Перед этим на пару дней навещу Москву, а после Клина сразу уеду на дачу под Петербургом. Надо дышать воздухом, восстанавливаться.
